Сергей Анатольевич Рублёв - Исполнитель

на нас же срущие, эдак — с ленцой. Быдлу, мол, сойдет за патоку. Куда не сунешься, теперь один разговор — «гонибабки». Расползлась зараза… Подонки, фарца, мелкое жулье выперло на поверхность, расфуфырилось, завоняло — новые люди. В компании если скажешь, что рабочий, посмотрят, как на придурка, и отодвинутся — сгинь, сгинь, нечистый! И продолжат бесконечные свои разговоры о долларах, ценах, золоте, о том, что и где дешевле — суетятся, брызгают слюной, считают копейки, болтливо хвастаются жратвой, квартирами, машинами, сервизами… Откуда их столько? Вроде и воспитывали нас, помнится — не деньги любить учили; кто в космонавты хотел, кто в учителя, кто в доктора… Ну, в доктора и сейчас не прочь — там платят неслабо, а вот в космонавты — уволь, не заманишь.

…В общем, потихоньку, полегоньку, а становилось мне невмоготу, как видел, что творилось вокруг. Главное — люди как менялись. Сегодня — человек, а завтра, глядишь — вошь захребетная, с улыбкой — чмок, чмок… Жирец наедает, спешит. Кому надо задницу полижут и опять за свое. А сколько их! Целое клопиное государство — ларьки, магазины, банки, биржи, всякие конторы, все — чмок, чмок! И я со своей нищей зарплатой кормлю их самих, их задастых отпрысков, их породистых — опять же задастых! — болонок, их задастых шлюх и холуев… Тошнило меня уже от одного вида глянцевых упаковок — как они от моего взгляда не сворачивались в трубочку… Нет, не объяснить. Это как жить в унитазной дыре, что сверху, что снизу — дерьмо. И за всеми этими блестящими упаковками — оно же.

…Жил дальше — а что делать? Друзей вот растерял… Да были ли они? А ее… Ее видел издалека, в БМВ, с каким-то хлыщом. Кого ее? Дудки! Уж об этом-то я промолчу — не хочу душу травить. Одно скажу — верил я этой сучке с шестнадцати лет. Как оказалось — с шестнадцати лет она и начала. И все — без комментариев!

…Не знаю, как тогда до дому добрался. Перед глазами темно, как после стоваттной «свечки», в ушах звон… Как услышал я этот звон, так все понял. Это у меня как предупреждение — сейчас накатит. После того раза такое со мной случалось, но как-то минуло. И я старался — глаза зажмуришь и только молишься кому-то — Христу, Будде или своему холодильнику, в который уперся лбом для охлаждения. Холодильник, так тот помогал… На сей раз не помог. Я и не хотел. Решился. И сразу стало легче — не надо ничего давить в себе — плыви по течению… Вот оно, это течение, подхватило — прорвало плотину.

Ух, какая это была силища! Точно тебя стало в миллион раз больше, и ты продолжаешь расти — нет, не ты — уже не поймешь кто, но с одним желанием — мстить! Все вот это вдруг сглотнуло меня одним глотком… В общем, минуты две я сидел оглушенный. Как ни странно, это оказалось даже проще, чем со «мздырями» — всех под одну гребенку, и баста! Честно — я и сам не знал, что буду делать — но такая злоба обуяла, что уже чуть не давился ею. И еще — где-то глубоко эдакая палаческая ухмылка сидела… Но все равно — честно! — не знал. Знал только, что если не сделаю — сдохну от злости, ей-богу, не вру! Даже стихи какие-то вспомнились из школьной программы… как это там: «Горы злобы аж ноги гнут… Даже шея вспухает зобом… Лезет в рот, в глаза и внутрь, оседая, влезает злоба». Вот это я и чувствовал — буквально. А… что делал? Как сказать… Машина? Вроде… Только все равно неправильно. Машину делают, чтобы она работала. Эта… делалась не для работы. Исполнение желаний не работа. Я хотел невозможного — это сейчас понимаешь, а для невозможного требуются невозможные средства. Ни один педант не догадается, что можно сотворить при желании! При настоящем желании…

…Только не спрашивай — как, все равно не скажу — просто не знаю. Нашло… Вспоминаются какие-то обрывки, как после сильной попойки — но им и верить-то нельзя! Такая чушь — не приснится… Стены куда-то плывут, а вокруг — взлохмаченный дыбом линолеум дергается — шварк, шварк… Зачем-то опять холодильник-истукан, только вывернутый наизнанку — открываю дверцу и снова попадаю на кухню! Почему-то на кухне все творилось — видать, это самое место в доме, где вольготно всякой нечисти. И мне тогдашнему… Одержимый, одно слово. И вкалывал, как проклятый — что, зачем? — ни мысли, словно автомат какой, терминатор, прости господи и помилуй. Дальше помню смутно — врезалось только намертво, как стою в сортире и медленно выливаю в унитаз ананасовый компот из банки, с эдаким сладким содроганием чувствуя себя извращенцем. Ну, если точно — так --">