Василий Васильевич Головачев , Николай Славинский , Валентина Соловьева , Сергей Андреев , Сергей Алексеевич Булыга , Александр Константинович Тесленко , Сергей Вадимович Казменко , Юрий Яковлевич Иваниченко - Особый контроль (сборник)

сиротский дом построю, хороших воспитателей найму. Пусть детишек грамоте научат, геометрии и философии. Вдруг из них кто-нибудь в Дикенцы выйдет, но только в смелые! Я ж человек пропащий, трус благонадежный.

И замолчал, задумался. А после встрепенулся, весь засиял и говорит:

— Но не всегда я такой! Вот, сочинил намедни сказочку, послушай…

— Нет, — говорю, — премного благодарен. Не гневайтесь, но мне пора, — вскочил и выбежал за дверь.

Иду по улице и думаю: чур, чур меня! Опять во грех ввести желаете?!

Сергей Булыга МАНЕФА

У одного почтенного хозяина коза была, Манефа. Коза как коза, я даже про нее рассказывать не буду, ибо всем козьи нравы известны. Содержали ее в нужной строгости, и ничего преступного коза себе не позволяла. Но естество, оно, как его ни стращай, на волю вырвется. Так что ничего в том удивительного нет, что однажды возвращается манефин хозяин домой… и вдруг видит: зашла коза в огород и объедает капусту, которую он собирался вырастить, а после заквасить и скушать. Возгневился хозяин на вредную животину и учал ее драть смертным боем с оттяжкой. Манефа орала, орала, визжала, визжала… а после вдруг вскричала человечьим голосом:

— М-мужик! Твоя баня сгорит!

Тут бы надо ее промеж рог, с пущей строгостью, а мужик оробел. В голову взял, причитает: сгорит да сгорит. И точно, накликал — полыхнула баня к вечеру. Молния с неба слетела — и вся недолга.

Сами понимаете, что после такого страшного знамения хозяин на козу руки не поднимал, а даже напротив — спешил ублажить ясновидицу. Рано утром будил, в огород загонял и все ждал, когда же коза опять заговорит и в благодарность за привольное житье чего хорошего предскажет.

Однако тщетны были сладкие надежды. Имея к капусте великую жадность, коза из огорода почитай не выходила и говорить ни о чем не желала. Разве что ближе к морозам, последний капустный листок доедая, сказала:

— Б-быть тебе битому, быть! — и вздохнула.

Плюнул хозяин с досады, сел в сани, уехал в корчму.

А назавтра привезли его соседи, подобравши битого, без шапки и без денег. Попутала хозяина нелегкая; лишнюю чарку хватил и с коновалами в драку ввязался. Ну а те, сами знаете, строгий народец.

Посмурнел возвращенец, осунулся, хмельного не пьет и к обедне не ходит. Домочадцев дурными словами клянет, а чуть что — с кулаками кидается. Но с козою — душевен. Нет капусты, так он ей рубашку скормил. Изжевала Манефа рубашку, скривилась, сказала:

— Д-держись, ногу сломишь!

Испугался хозяин, забился на печь и не слазит. Ибо знает: как слезет, так сломит. Вот и сидит как чурбан, по хозяйству работы забросил. Но худое хозяйство — ему голодать; так ведь мало того, он и на барщину не ходит!

А барин у него был строгий, боевой, секунд-майор осадной артиллерии в отставке, кавалер четырех орденов. Осерчал кавалер и прислал гайдуков. Те в дом зашли и, шапок не снимая, стали саблями лавки крушить. Взмолился хозяин, заплакал, признался в беде. Соседи подтвердили. Майор долго думал, потом приказал:

— А подать мне Манефу!

И повел рогатую на барский двор, а доброму хозяину долги его простили и даже — бывает же! — вольную дали. Ибо барин решил: что-де мне глупый мужик да долги его нищие, лучше я чудо-козу обрету!

И пошло и поехало: у барина на зиму несчетное число капусты назапасено; кормится коза, круглеет, матереет. И молчит. Должно быть, от плохого воспитания. Манефа ж в мужицкой семье возросла; ни грамоты, ни политесов не умеет. Ну и ладно, думает секунд-майор, научим и заставим!

И стали над козою книги мудрые читать, стали ее благородным манерам учить: чтоб не чавкала, чтоб рано не вставала, без перины не ложилась. Даже к вилке и то приспособили. И, конечно, почет. Как спалось? Как жевалось? Чего пожелаете? Вот только коза есть коза — ходит мрачная, хмурая, того и гляди чего нехорошего брякнет. Но, правда, пока что молчит.

Тогда решил майор Манефе окончательно потрафить: велел себе на лбу ветвистые рога пристроить. Расстарались любезные слуги, рога получились на славу… Только Манефе они хоть бы что, а супруга майорская — строгая женщина! — усмотрела в них грубый намек и сбежала с проезжим корнетом.

Осерчал кавалер, озверел, высек Манефу, как Сидор не сек, и согнал со двора. Отбежала Манефа подальше, разверзла уста:

— Разоришься! — кричит. — Разоришься! — и ускакала широким гвардейским аллюром в осеннюю тьму.

Через неделю --">