Яна Юльевна Завацкая - Перезагрузка

и не сможем без этого, наверное. Иной раз подумаешь – зачем так вкалывать, ведь кроме Завода, ничего больше нет в жизни. Но потом представишь, как жить без талонов, и думаешь, что лучше уж работать.

На последнем полукилометре страх пересиливает усталость. После леса я выхожу к реке, и это самое опасное. Во-первых, окончательно стемнело, хотя и полнолуние сейчас, во-вторых, у воды разное случается. Мокроглазые, например, часто в тростниках прячутся, про них всякое говорят – вроде они и не люди уже. Да еще муты, которые в воде живут. Девки болтали, что, мол, акул даже видели, да еще таких, которые на берег выбрасываются и на людей кидаются. Еще про гигантского Спрута в озере рассказывали, но это точно брешут. Ну не может таких спрутов здесь быть! Еще рыбы бывают всякие… тьфу ты, идиотские мысли лезут. Слышу шорох или плеск – замираю, стою, слушаю. Нет, все нормально. Путь свободен. Скоро излучина.

Как дойдешь до излучины – тут уже можно расслабляться. Недалеко. Река поворачивает направо, а мне – налево, и там видно уже заборчик, а за ним – наш домик, окошки темные, разве чуть-чуть печной огонек пробивается.

Мы, когда сюда пришли, долго тут все выжигали, выпалывали, корчевали. Деревьев мать сама сколько повалила – из них и ограду сложили. Помогали соседи городские, знакомые, несколько человек – мать самогоном потом расплатилась со всеми. Обычно копари селятся кучно, да только в поселках копарей нам места не было – кто ж новых просто так на подготовленную землю пустит? А свободной земли вокруг поселков давно не осталось. Вот мы и стали дикими копарями, сами себе огород сделали. Ну не совсем дикими – Миловский поселок от нас в полукилометре, туда и ходим, если что. Так многие делают – выжгут себе в лесу участок и пытаются хозяйствовать.

Если получится, конечно.

У меня не лежала душа к этой затее. Чувствовала я, что ничего хорошего не выйдет – труд немереный, да на семена тратиться, да удобрения доставать, а результат сомнительный. И опасно это, ох, как опасно! Оставались бы в Кузине, среди развалин – ведь как-то выжили мы среди камня, кормились чем-то все эти годы. У матери-то сроду работы не было. Работа мало у кого есть. Но как-то мы жили. И вот поперло ей, а мать у меня – как бык, как вставит в голову, никто ее не переубедит, обо мне уж не говоря. Деваться мне некуда, я все делала, как она скажет. Тогда я ее жутко боялась еще.

Потом, когда зимой картошку ели, я стала думать – ну может, мать права. Вот хорошо же, свои овощи. Капуста, морковь. Раньше весной у меня десны всегда кровили, а с овощами вроде и ничего стало. Но все равно было такое чувство – зря это все. Зря. Моя бы воля – я бы из Кузина ни на шаг.

Излучину я миновала, только приноровилась шагать быстрее по знакомой тропинке – как вдруг замерла на месте. Что-то было не так.

Легкий дымок поднимался впереди, из-за кустов. Может, мать решила костер разжечь, с нее станется.

Нет! Запах… непередаваемо свежий, страшный запах. Звуки – ненормальные звуки, не должно быть таких. Мне бы затаиться в кустах, не двигаться, не выходить. Но я с перепугу как раз и выскочила наружу – мне знать надо было, что случилось. И пока ноги меня выносили к оградке, я все питала безумную надежду – ничего… мне померещилось. Все нормально. Вот сейчас выйдет мать из низкой двери да как захохочет. Дура ты, скажет. Чё шарахаешься по кустам?

Надежда погасла мигом. Нет! Все плохо, все в самом деле очень плохо! В лунном свете я видела – домик наш горит, трещит уже, и дым поднимается над крышей, и люди по участку, там и сям – вот двое какие-то мешки тащат, наверное, урожай наш… Вот еще один на земле валяется. А вон прыгает вокруг дома – то ли человек на четвереньках, да уж больно здоровый, то ли мут. И такое же чудовище темное, вроде больше человека, куда-то тащит тело. Женское тело, платье задралось высоко. Да это же мать! Одним махом я перепрыгнула через ограду, даже страх куда-то делся, побежала вперед, мне что-то заорали, я не слышала. Я теперь ясно видела все перед собой. То большое, темное, что тащило тело по земле, остановилось, нагнулось. Раздался громкий чавкающий звук, а потом я увидела, что у матери нет головы. Вообще нет. Из шеи торчало что-то темное, будто лента. Мои ноги ослабели, в этот миг я поняла, что умираю. Потому что видеть ЭТО и жить дальше – просто нельзя. Тут меня сзади и схватили. Вроде это были руки человека, но когда меня --">