Екатерина Александровна Боброва - На обочине войны (СИ)

будешь там стоять? — громкий, густой голос — таким только неприятеля разгонять или псалмы петь, заставил её вздрогнуть всем телом и отшатнуться под спасительный полумрак разрушенной стены, — проходи, ужин скоро будет готов.

Она колебалась недолго. Котелок, висящий над огнем, манил к себе, похлеще норкового манто или бриллиантового ожерелья. Пододвинула ящик, присела на краешек, готовая в любой момент сорваться с места.

Незнакомец ничего не сказал, только во взгляде проскользнуло нечто похожее на жалость. Он был высок, широкоплеч, настоящий русский богатырь — борода закрывала пол лица, блестя при свете костра серебром, а вокруг глаз собрались крохотные морщинки. Такому бы Деда Мороза играть на каком-нибудь утреннике.

Было что-то располагающие в облике незнакомца, и она выдохнула, стянула варежки, протянула руки к огню. Боже, как она замерзла! Кончики пальцев завибрировали, словно по ним застучали маленькие молоточки. Сидеть бы так самое малое вечность. Ощущая, как отогревается замершее сердце, как начинают пылать щеки.

— Смотри, не сгори, — добродушно проворчал незнакомец, — ишь, малец, как замерз. Почти в огонь влез.

Она нехотя отодвинулась.

— Меня отцом Алексеем зовут, монах я. Но ты можешь звать дядей Лешей, не до этикету, согласен?

Он замолчал, давая гостю возможность назваться, но паренек лишь немного сдвинулся в сторону от огня, и то добре. Еще полыхнет. Ох-хо-хо, сколько их таких осталось грязных, да тощих пасынков войны.

Монах — это хорошо, отстраненно подумала она. Из прошлого всплыла картина — высокий каменный храм, нарядные огоньки свечей, черные ряды монашек, светлые лица — резким контрастом со строгой одеждой. Как давно и как тяжко. Она научилась жить сегодняшним днем. Еда есть — хорошо, тепло — еще лучше. Прошлое осталось в прошлом.

Монах наклонился, подобрал с земли несколько досок от ящиков, никак с какого-то склада притащил, бросил в костер. Тот жадно заурчал, принимая подачку, рассыпая в благодарность веер золотистых искр.

За пазухой черной куртки внезапно тихо запищало, а затем оттуда высунулась остренькая крысиная мордочка, с любопытством оглядела гостью, жадно принюхалась.

Та качнулась назад, не сумев скрыть отвращения — крыса! Вот кто прекрасно чувствовал себя в разбомбленном городе. Их писк по ночам не давал уснуть. Их лапки царапали нейлон, пытаясь забраться внутрь спальника. Добраться до живого мяса… Враг — серый, мелкий и беспощадный. Враг, которого ей было по силам убить.

— Не пугайся, — мужской голос прорвался сквозь пелену ярости, — это Матильда. Не смотри, что она всего лишь крыса. Эта тварьюшка спасла мне жизнь, — и он ласково почесал зверька за ухом.

Гость недоверчиво фыркнул и повел плечом, мол, заливай, дяденька, мы и не такие байки слыхали.

— Не веришь? А зря, — он помолчал, прошлое накатило, обдавая запахом гари, пыли, заставляя заново пережить ощущение боли и отчаянья. — Когда в наш монастырь угодила бомба, я как раз в нижнем храме был. Послушание у меня — часы читать. Мой черед и наступил, когда рвануло. Кельи, храм — все в один миг в кучу руин превратилось.

Очнулся — голова, как в тумане. Дернулся — руки, ноги вроде целы. Только куда ползти, когда вокруг один камень? Подумалось, что видно Господь лишил меня легкой смерти, помучиться за грехи дал. А тут слышу — пищит кто-то, да так жалобно. Рукой пошарил — темно же вокруг, не видать ничего. Щупаю — мягкое что-то. Под ладонью трепыхается, а в сторону сдвинуться не может. Хвост камнем придавило. Подполз я ближе, повезло, что камень краешком хвост зацепил, высвободил животинку. Думаю, пусть хоть кто-то из завалов живым выберется. Сам помирать собрался. Молитвы прочитал, у всех прощения попросил, все честь по чести. Не тут-то было. Слышу, опять кто-то пищит. Досада меня взяла, я тут в блаженное состояние вошел, к небесам почти приблизился, а тут писк надоедливый. А тот не утихает, все громче и нетерпеливее становится. Делать нечего, пополз на звук. Любопытно стало — кто там так из серых надрывается и по какому поводу. А писк, словно нарочно, ближе не становится. Я за ним, он от меня. Так и ползли. Потом я уж догадался, что крыса меня на поверхность выводит. Проход нашла и за мной вернулась.

— Так уж и вернулась, — гость, наконец, не выдержал и подал реплику. А голосок-то оказался тонким, чисто струна — тронь и зазвенит, — может медленно выход искала, а вы за ней. Так и выбрались.

--">