Стефан Грабинский - Демон движения

сыпал мелкий дождик; по засохшим стеблям и жестким веткам хлестал ветер, болезненно завывая, проносился сквозь пожелтевшую стену тополей вдоль проселка. С протяжным шипением врывался в их взъерошенные вершины и с каждым разом вычесывал целые пригоршни испещренных красными пятнами листьев; вновь рвал их, скручивал в муфты или длинными, шуршащими шлейфами нес по тракту палую листву. Придорожная ветряная мельница за тополями поймала его черными руками манекена и пустилась в пляс: развернулась, закрутила ворчащий жернов и остановилась... Ветер легко скользнул по крыльям... вылетел из чертовой мельницы, понесся по хищно ощерившейся ржаной стерне и залег в яру... притихло.

Промокший, простуженный, я шел дальше. Слева склонился замшелый крест; на кресте — ворон. Он захрипел, закаркал и улетел... Я миновал крест. Напрямик через поля тащился изможденный пес; остро торчащие ребра едва не пронзали насквозь впалые бока животного. Мне стало жаль псину: я подошел, чтобы бросить ему кус черствого хлеба, но в тот же миг дикий страх оттолкнул меня от него: в покрасневших от горячки глазах бестии пылало бешенство. Я отошел в сторону.

Он помчался дальше, обдавая дорогу кровавой пеной.

— Бешеный пес, — пробормотал я сквозь зубы, рефлекторно хватаясь за первый попавшийся камень.

— Дурак, — зашипело что-то в ответ, — дурак, ведь это Твой кум — брат сердечный.

Я сейчас так озяб, что с трудом поднимал окоченевшие ноги. Проходя через небольшую дубраву, я заметил

- 9 -

на поляне между лишенными коры стволами кучку людей, гревшихся у костра. Молочный тяжелый дым тянул белые щупальца из купы хвороста, усохших ветвей и листьев, составлявших костер, полз мягким телом, облизывая землю; ощупывал змеиным сплетением дубки, клубился в зарослях, ласкал хищные прелести терновника и чертополоха.

Я попросил греющихся людей о месте у огня. Они были оборваны не хуже меня и выглядели подозрительно. Задетые просьбой, они заинтересованно смотрели на меня с недобрым блеском в наглых глазах, но, увидев нищего, насмешливо и презрительно усмехнулись. Пожилой мужчина с мрачным выражением лица скривился в гримасе:

— Нет места. Пошел вон, к бесу!

Я свернул на дорогу. Протяжный, издевательский, глумливый колючий смех летел мне в спину и еще долго сопровождался язвительным хохотком.

Меж тем стало еще холоднее. Дождь изливал целые потоки на размокшую от сырости землю; длинные нити слез растянулись между хмурым сводом небес и заплаканными полями; ветер ежеминутно рвал их, разбрызгивая в мелкие капли и рубя мокрыми косами дождя придорожные деревья. Резко потемнело: быстро наступали мрачные осенние сумерки, прикрывая чудовищной ладонью лик разрыдавшегося мира. Лишь там, вдалеке, у самого края земли кровоточил закат; но и тот быстро укрывали от моего взора посиневшие завесы облаков, плотно смыкавшихся над пурпурной мистерией солнца.

С чувством облегчения я свернул с проселка на боковую тропинку, чтобы добраться до показавшегося в стороне полуразрушенного строения. Поначалу перед моим взором чернели лишь невыразительные очертания чего-то покосившегося и сгорбленного. Постепенно контуры стали различимы получше, формы стали более четкими, и из мрака ночи высунулся старый, полуразвалившийся кирпичный заводик. Древняя, покосившая постройка была совсем невысокой, так что крепко поизносившийся навес из гонта едва не касался трухлявым крылом земли. Грунт вокруг был утоптанный и твердый. Обходя кирпичню со всех сторон, я искал подходящее место для ночлега.

- 10 -

По крайней мере, у меня теперь хотя бы имелась крыша над головой — но какая крыша! — скорее уж решето; похоже, многолетние ливни прогрызли гонт и тес, которые были сплошь в дырах и безнадежно пропускали дождевую воду. На земле местами валялись куски кирпича, скалилась битая черепица, щербились пористые шлаки, осколки стекла и ржавого железа. Внутри небольшой отвал прыщавился рыжим оттенком битого кирпича, перемешанного с другими обломками.

Я решил устроиться как можно удобнее. Пару прогнивших поперечных досок, грозящих обрушением после любого сильного дуновения ветра, я вырвал из дырявого потолка. Падая, они разбивались на мелкие щепки. У меня теперь было отличное топливо, причем трут оказался излишним. Надо было еще обезопасить себя от все свирепевшей бури. Тут и там остались осколки кирпичей, а неподалеку чьи-то неведомые руки нагромоздили кучу камней, которые послужили мне --">