Андрей Асмю - Седьмой удар

он просит именно тебя.

Ян про себя хмыкнул. Ещё бы, известность брата Альбрехта как охотника разбираться во всяких случаях, так или иначе связанных с потусторонними силами, давно уже распространилась далеко за пределы их монастыря.

— Этот ясновельможный пан, — произнёс Альбрехт, — если не ошибаюсь, собрал богатый архив по истории своей округи?

— Не ошибаешься, — подтвердил настоятель. — Думаю, там тебе будет чем заняться и кроме обсуждаемого нами вопроса.

— Мы отправимся к нему завтра же. Ян поедет со мной.

— Да пребудет с вами благодать Божия.

Альбрехт поклоном поблагодарил отца настоятеля и направился в свою келью, коротко бросив Яну:

— Следуй за мной.

Ян, в свою очередь глубоко поклонившись настоятелю монастыря, последовал за своим наставником.

— Взяв тебя в ученики, — сказал Альбрехт на ходу, чуть повернув голову к молодому монаху, — я возложил на себя обязанности не только по передаче тебе тех знаний, которыми владею сам, но и по обучению тебя уставу монастырской жизни, что в числе прочего подразумевает воспитание в тебе внутренней необходимости следовать этому уставу неукоснительно.

Ян покорно молчал.

— Я достаточно времени потратил на твоё образование…

Альбрехт остановился и с подозрением посмотрел на продолжавшего упорно молчать Яна.

— … в рамках, конечно, возможного. С твоей стороны.

Ян продолжал изображать из себя само смирение.

Лёгкая улыбка мелькнула на губах Альбрехта:

— И я вправе ожидать от тебя хот какую-то отдачу моим трудам. Например, не попадаться на глаза отцу настоятелю, когда прогуливаешь утреню, впав в грех ублажения плоти путём долгого лежания в постели.

— А могу ли я вдобавок впасть и в грех праздного любопытства, учитель? — не меняя скромно-покаянного вида, спросил Ян.

— Опять?

— Что опять? — от неожиданной реплики Альбрехта Ян на секунду забыл о той смиренной покорности, которой только держался.

— Плут, — воскликнул Альбрехт, — ты ведь только что подслушивал наш разговор с отцом настоятелем!

— Но я не понял, о чём шла речь!

Ян решил, что, пожалуй, хватит валять дурака, изображая покорное смирение — собственно, он и не рассчитывал провести брата Альбрехта, просто стремился сгладить его возможный гнев.

Альбрехт, уже открыто, рассмеялся:

— Собирайся. Мы едем разбираться в истории некоей Марии, которую односельчане обвинили в ведовстве.

— Едем завтра, как я понимаю? — обрадовано воскликнул Ян.

Он уже представил себе открытое небо, леса и поля, полные света и вольного ветра. Поменять на это спёртый воздух монастыря, да ещё быть вместе с Альбрехтом в его поездке, одной из тех, которые принесли ему известность далеко за пределами родного монастыря, и, которая обещает приключение, вполне возможно — опасное приключение, как было тогда, не к ночи будь помянуто, с братом Иоанном, упокой Господь его душу, да пребудет она в мире…

Ян, на мгновение помрачнев, перекрестился.

— Наконец-то!

— Да, — Альбрехт тоже помрачнел, — отец настоятель считает, что эта история, а сверх того — богатый архив пана Ровбы развлечёт меня…

Он сделал несколько шагов, оставшихся до его кельи, открыл её дверь и вошёл внутрь. Не заметив разительной перемены, произошедшей с его учеником.

— Пана Ровбы? — переспросил Ян, после минутной паузы, за время которой радость на его лице сменилась бледностью, а глаза расширились и застыли в таком состоянии, словно вознамерились вылези из своих орбит. — Мы едем в фольварк пана Ровбы?

Но дверь за братом Альбрехтом уже закрылась, и некому было увидеть странную метаморфозу, произошедшую с молодым монахом, вызванную известием о цели предстоявшей поездки.

2

На следующий день до рассвета — в костёле только начали приготовления к утрени — Альбрехт и Ян покинули монастырь.

Город ещё спал, улицы были тихи, а окна домов — тёмны. А за городом их встретил тоже ещё не проснувшийся лес. Но справа за большим полем, на востоке, появилась у самого горизонта светлая полоска.

Сначала поодиночке, но быстро сливаясь в гомонящий хор, запели птицы. Ночь неумолимо отступала.

И, наконец, светлая полоска на горизонте расширилась, одновременно всё больше светлея, настолько, что в её середине, ставшей нестерпимо яркой — выглянул верхний край солнца. Настало утро.

Монахи шли споро и лишь когда тени стали почти вертикальными, остановились --">