Светлана Анатольевна Багдерина - Иван-Царевич и С. Волк

также в равной степени авторам всех других «приключений», «одиссей», «похождений» и прочих «путешествий», когда-либо побывавших в Ваниных руках.

Иван достал из переметной сумы любимую книгу, нашел нужную главу, и с гравюры на соседней странице на него самодовольно глянул розовощекий здоровяк в блестящей кольчуге и замысловато изукрашенном шеломе — королевич Елисей, о приключениях которого и повествовалось на четырех тысячах страниц этого фолианта.

«Уж он-то бы знал, как поступить,» — безнадежно подумал Иван, бережно закрывая книгу и осматриваясь кругом.

Дорога, ведущая направо, терялась в степи и, насколько хватало глаз, редкие пучки ковыля покрывали все пространство в той стороне от края до края. Другая дорога, попетляв среди холмов, скрывалась в лесу в полуверсте от перепутья. Никакого преимущества одного направления перед другим царевич не находил. Кроме одного. Лес обещал некоторое разнообразие и прохладу по сравнению с выжженной солнцем пыльной степью. Это и оказалось решающим.

Иван сделал попытку выпрямиться, подбоченился и резко пришпорил коня, как Елисей делал это раз по пять на каждой странице.

Флегматичный Бердыш, разморенный жарой и неподвижностью, и не ожидавший столь внезапного пробуждения от своих лошадиных грез, с места взял в карьер. Он понесся стрелой, поднимая за собой тучи пыли, которые долго еще не оседали и после того, как конь и вцепившийся ему смертной хваткой в гриву всадник, явно не предвидевший такой бурной реакции на свое, казалось ему, безобидное телодвижение, скрылись в стене леса.

Через полверсты конь успокоился, природное миролюбие взяло верх, и он снова перешел на размеренную трусцу. Иван выровнял себя в седле, морщась и вздрагивая от боли в натруженных ягодицах. Постепенно ему становилось ясно, что час-полтора в седле при конных прогулках с матушкой вокруг дворца («Нет-нет, мальчики, Ванечка с вами на охоту не поедет, вы просто не понимаете, какой он слабенький, с его здоровьем себя нужно беречь, а вы уезжаете слишком далеко и надолго…») при подготовке к настоящему путешествию просто ни во что не идут. Конечно, он и раньше подозревал об этом, но говорить на эту тему с матушкой у него просто не было никаких сил. Поначалу он, конечно, пытался, и даже настаивал, чтобы ему позволялось скакать на коне, рубить лозу, метать копье и обучаться фехтованию вместе со старшими братьями, но после первых синяков, рассеченной брови и вывихнутой лодыжки (все это случилось в один день и, естественно, самый первый) все разговоры с царицей на эту тему заканчивались одинаково. Она со слезами на прекрасных грустных глазах, заламывая руки, говорила ему, что он не любит свою мать, что он хочет, чтобы она зачахла от горя, если с ним что-нибудь случится, что с ним просто не может ничего не случиться, так как он родился восьмимесячным, всегда в детстве болел, что он гораздо слабее своих братьев, и вообще он все еще ребенок. Конечно, Ванюша не хотел, чтобы его до пятнадцати лет называли ребенком, но еще больше он не хотел, чтобы его прекрасная добрая мама умирала от горя, и так как тайком заниматься ратным делом у него не получилось (нескрываемая шишка на лбу, перелом ребра и материнская истерика в 10 баллов по шкале Цугцвангера), после заступничества отца сошлись на недолгих прогулках верхом на самой смирной лошади в царских конюшнях и на еще более коротких уроках фехтования один раз в месяц. В оставшееся время младший царевич находил себе утешение в библиотеке дворца в обществе летописей, записок путешественников и книг о захватывающих дух приключениях и опасных походах.

С тех пор прошло два года, за которые решимость Ивана испытать себя в настоящем деле росла прямо пропорционально количеству запретов и ограничений, налагаемых на младшенького заботливой царицей Ефросиньей, и когда таинственный супостат повадился портить золотые яблоки (червонное золото, высшая проба, шли прямо на монетный двор) в царском саду, Иван просто не мог не выследить вредителя. И когда царь Симеон решил послать своих сыновей на поиски жар-птицы, Иван решительно и твердо поставил родителей в известность, что в понятие «сыновья» он входит тоже, и что нет, никакого дядьки ему в попутчики не надо, я сам все знаю и умею, я читал. И на следующий день, не ожидая окончания бури материнской истерики, изрядно опасаясь, что выслушивая те ужасные упреки, которые бросала ему пригоршнями безутешная мать, решимость его --">