Станислав Лем - Путешествие двадцать третье

закрыть только при помощи всей семьи. Замок щелкнул, и стало темно.

Того, что было дальше, я не помню. Я почувствовал только, что мне очень неудобно и что край полки уперся мне в ухо, но прежде чем я успел пошевелиться, дверца отворилась, и я выбрался из аппарата. Я сразу же спросил, почему отменен эксперимент, но хозяин с доброй улыбкой сообщил мне, что я ошибаюсь. Взглянув на стенные часы, я убедился, что действительно пробыл внутри аппарата двенадцать часов, совершенно без сознания. Единственное мелкое неудобство заключалось в том, что мои карманные часы показывали то же время, что и в тот момент, когда я входил в аппарат: будучи, как и я, распылены на атомы, они, естественно, не могли ходить.

Бжуты, с которыми меня связывали тесные узы взаимной симпатии, рассказывали мне и о других способах использования аппарата. У них существует такой; обычай: выдающиеся ученые, если их волнует проблема, которой они не могут решить, проводят внутри аппарата десятки лет, потом воскрешенные выходят на свет, интересуются, разрешена ли уже эта проблема, если же этого не случилось, они снова распыляются и поступают так до тех пор, пока проблема не будет решена.

После первого успешного эксперимента я так осмелел, так вошел во вкус неизвестного мне до сих пор способа отдыха, что не только ночи, но каждую свободную минуту проводил разатомленный; это можно было сделать в парке, на улице — везде стояли аппараты с маленькими дверцами, похожие на почтовые ящики. Нужно было только не забывать ставить будильник на нужный час; рассеянные индивиды забывают об этом и могли бы покоиться в аппарате вечно, если бы не существовало специального института контролеров, которые ежемесячно проверяют все аппараты.

К концу моего пребывания на планете я стал настоящим энтузиастом метода бжутов и пользовался им, как я уже говорил, на каждом шагу. Увы, за этот энтузиазм мне пришлось заплатить дорогой ценой. Однажды аппарат, в котором я находился, чуточку испортился и, когда будильник утром включил контакты, молниеносно воспроизвел меня, но не в обычном виде, а в образе Наполеона Бонапарта, в императорском мундире, с трехцветной перевязью Почетного легиона, со шпагой на боку, с переливающейся золотом треуголкой на голове, а также со скипетром и державой — так я и предстал перед пораженными бжутами. Они мне сразу же посоветовали подвергнуться переделке в ближайшем исправном аппарате, что не составило бы ни малейшей трудности при наличии моей правильной атомограммы, но я почувствовал такое предубеждение против самой идеи, что удовольствовался заменой треуголки на шапку с наушниками, шпаги — на столовый прибор, а скипетра и державы — на зонтик. Когда я уже сидел за рулем ракеты, а планета осталась далеко позади во мраке вечной ночи, мне вдруг пришло в голову, что я поступил легкомысленно, лишив себя осязаемых доказательств, которые придали бы моим словам достоверность. Но было уже поздно.

--">