Василий Вялый - Пейзаж с видом на кладбище

состояние. Кроме того, он очень хотел есть. Не обращая внимания на прохожих, малолетний горбун обследовал рыночную урну. Однако ничего, кроме оберток от мороженого и пустых сигаретных пачек, в ней не обнаружил. На скамейке увидел остатки чьей-то торопливой трапезы – недоеденный пирожок и надорванный кефирный пакет.

– А ну, Гунявый, приведи-ка этого «красавчика» сюда, – приказал одному из нищих предводитель бродяг дядя Саша, или как они его называли, Папа.

– Да на кой хер он нам нужен? – огрызнулся оборванец, извлекая пальцем из консервной банки остатки кильки. – Еще один лишний рот будет…

– Поменьше разговаривай, чмо, – дядя Саша ткнул палкой строптивого бомжа. – Этот горбун десяти, таких как ты, стоить будет.

Сунув жестянку в карман и недовольно бурча под нос умеренные проклятия, Гунявый побрел выполнять поручение босса.

– Давай присаживайся, малец, – дядя Саша подвинулся, освобождая рядом с собой место на картонке. – Откуда такой … э … – он немного запнулся, подбирая нужное слово, – смелый будешь? – бродяга достал из кармана кусок шоколадки и, отряхнув его от табачных крошек, протянул мальчишке.

Уродец откусил несколько долек, а остальное лакомство сунул за подкладку поношенной курточки.

– Запасливый… – похвалило Славку какое-то существо неопределенного пола и возраста. – Ты не боись, пацан – никто тебя тут не обидит и мусорам не сдаст, – существо, ощерив гнилые зубы, смачно сплюнуло на асфальт.

– Ну, как знаешь, хлопчик… – не дождавшись от горбуна ответа, дядя Саша чиркнул о подошву спичкой. Зажимая двумя пальцами окурок, задымил вонючим едким дымом. – А теперь пошли с нами, – он кивнул в противоположную от привокзального рынка сторону. – Вздумаешь улепетнуть – вот смотри, – главарь босяков лихо щелкнул перед носом у Славки кнопочным ножом. – Я шутить не люблю.

– Это точно, – вполголоса буркнул Гунявый.

Когда стемнело, бродяги, по несколько человек – чтобы не привлекать внимание милиции и простых любопытных, переместились с вокзала на кладбище. На его окраине, в зарослях бузины и репейника, располагалось лежбище бездомных. В теплое время года, закутавшись от комаров в тряпье, они спали в глубине кустов, прямо на траве. С приближением холодов перебирались в вырытую ими землянку. По ночам нищие топили дровами найденную на свалке печку-буржуйку. Бродяги готовили на ней похлебку, заваривали чай, сушили промокшую под дождем одежду. Рано утром, при любой погоде, они снова ковыляли на вокзал, а по воскресеньям и православным праздникам – к церковной паперти. В обоих местах люди охотно подавали им милостыню еще и потому, что подопечные дяди Саши были нищими особенными – непьющими. Свой контингент вожак подбирал исключительно из трезвенников, которые в этом социуме являлись большой редкостью. Зато «копеечку» им жаловали значительно чаще, чем их алкоголизирующим собратьям – не на пропой ведь, а на «хлебушек», как зачастую просили они сами.

Однако гордостью дяди Сашиной бригады была шестилетняя девочка Оксана, умевшая петь псалмы, вернее, отрывки из них. В выходные дни возле церкви жалобные песнопения малолетней побирушки имели невероятный коммерческий успех. Чтобы Ксюшку не выкрали конкуренты, дядя Саша берег ее пуще своего сучковатого посоха, с которым не расставался ни на минуту.

Поздним вечером бродяги возвращались на кладбище, разводили костер. Варили в котле пакетный суп или разогревали на сковородке тушенку. Затем, громко причмокивая, пили вприкуску с карамельками ароматный чай, со слоником на упаковке.

Дядя Саша разминал в пальцах пару дешевых сигарет и неспешно набивал самодельную, вырезанную из грушевого дерева, трубку. С удовольствием пыхтел, выпуская изо рта клубы желтоватого дыма. Широко скалился, обнажая редкие темные зубы:

– Скажи, Гунявый, а вот пил бы ты, как прежде, бормотуху или одеколон тройной, мог бы себе такое позволить? – то ли от сытого ужина, то ли от едкого дыма забитой в трубку «Примы», он щурился и кивал на закопченный котел.

– Ой, и не говори, Папа, – Гунявый шевелил палкой мерцающие уголья и тыкал ею в сторону темнеющих невдалеке крестов. – Поди, давно бы уж там валялся, – он тяжело вздыхал. – Много наших тут полегло…

Предводитель выбивал о ладонь трубку, долго разглядывал Оксану. Ворчал, что мала еще, и переводил взгляд на другую, годящуюся ей в матери, побирушку. Доставал из кармана тюбик зубной пасты и --">