Дмитрий Александрович Видинеев - Сказка про нациста

размышлял, да ему по большому счёту было плевать. Пить хотелось ужасно, да и в желудке урчало. Вода и еда – вот главная забота, а все вопросы потом.

Он поднялся на крыльцо ближайшей избы, постучал. Спустя минуту дверь открыла старушка в цветастом платочке, возле её ног тёрся толстый полосатый кот.

– Привет, бабуля, – сказал Антон. – Мне бы это… водички попить. Заплутал я.

Старушка смерила его внимательным взглядом.

– Заплутал?

– Ага.

– Ну, тогда проходи, сынок, в дом, – со сдержанным радушием пригласила она. – Проходи, не тушуйся.

Уж тушеваться он точно не собирался. Прошёл в избу по-хозяйски, как к себе домой. Сразу же почуял какой-то лекарственный запах и аромат свежего хлеба.

– Садись, сынок, за стол, – предложила старушка. – Сейчас я тебе кваску налью. А может, покушать хочешь?

– Очень хочу, бабуля.

– Меня Серафима Павловна зовут.

– Антон.

– Антошка значит. Ну-ну…

Через минуту-другую на столе перед гостем стоял кувшин с квасом, миска с кашей, лежал большой ломоть хлеба. Антон мигом опустошил полкувшина и принялся за еду. Серафима Павловна уселась по другую сторону стола.

– Исцарапанный весь, – заметила она. – Тебя что, волки драли?

Антон отмахнулся.

– Фигня. Через кусты лез. Поцарапался.

– Ну-ну… – Серафима Павловна улыбнулась с хитринкой.

Не переставая жевать, Антон осмотрелся. Средневековая какая-то обстановка была в избе. Ничего современного. Хотя нет, на лавке возле печки стоял радиоприёмник. А в остальном, всё допотопное. Пучки трав висели под потолком, гирлянды сушёных грибов. Стены украшали чёрно-белые фотографии в массивных рамках, в основном портреты.

– Странная у вас деревня, – сказал Антон, прежде чем сунуть в рот очередную ложку каши.

– А что странного? – удивилась Серафима Павловна. – Деревня как деревня. Тут только бабки живут. Тринадцать таких же как я бабок. А это что у тебя на шее, сынок? Никак знак поганый?

Антон хмыкнул и коснулся пальцами вытатуированной на шее свастики, краешек которой выглядывал из-под ворота спортивной куртки.

– Это символ солнца, бабуля.

– Ну-ну… свастика это. Ты что, сынок, фашист?

Антон разозлился.

– Я сын Перуна! Патриот. Я за белую расу.

– Скинхед, – сделала вывод Серафима Павловна. – Слышала я о таких как ты. Не на луне чай живу, газеты читаю, радио слушаю. А я ведь партизанила, фашистов била. Все бабки в деревне партизанили.

– И что с того? – сердито уставился на неё Антон.

– Стыдно тебе должно быть, сынок. Предков своих ты предал, когда знак поганый на шее намалевал.

Антон бросил ложку в миску.

– Это мне-то должно быть стыдно?! Да что ты, старуха, вообще понимаешь? Если бы не такие как я, черножопые давно бы уже Россию заполонили!

– Ну-ну… – спокойно сказала Серафима Павловна. – Кровь на тебе, парень. Свежая кровь. Я чувствую. Доедай и убирайся. Тут таким как ты не рады.

Она поднялась из-за стола и покинула избу. Антон злобно сплюнул на пол. Вот тебе и отдохнул. А ведь действительно придётся сваливать. Останешься – старухи такой вой поднимут. В полицию позвонят, если сотовый телефон имеется. Нет уж, сейчас ему шум не нужен.

Он нервно отпихнул миску, побарабанил пальцами по стулу. И тут его взгляд наткнулся на книгу. Она лежала на подоконнике и выглядела древней, а значит ценной.

Антон встал из-за стола, подошёл к подоконнику, открыл книгу. Знаки какие-то оккультные, письмена на непонятном языке. За сколько можно загнать такой фолиант? Это же настоящий раритет, причём в хорошем состоянии.

Взяв книгу, Антон ещё раз лихорадочно оглядел убранство избы. Ни единой иконы. Жаль. Придётся довольствоваться тем, что есть. Ну а теперь – дёру, пока старуха не вернулась!

Он направился к выходу. Кот на лавке выгнулся дугой, зашипел. Дверь распахнулась, в дом вошла Серафима Павловна.

– Так ты ещё и вор! – она подняла руку и сдунула в лицо Антона какой-то порошок. – А ведь мог просто уйти!

Антон чихнул. Перед глазами потемнело. Он выронил книгу, а потом и сам рухнул на пол, потеряв сознание.

Серафима Павловна обошла все избы, собрала всех старушек. Вместе они сняли

--">