Адам Нэвилл - Колдуны

недовольства, было самым трудным из возможного. Из-за денег.

– Папа-а-а! Ну! Давай! Твоя очередь! Давай!

– А если я похожу? – примирительно спросила Фиона.

– Нет. Папина очередь!

Существует порядок вещей, правила. Многие из них неписаные, но все-таки есть. Это вам и четырехлетний ребенок скажет. И в существующем порядке вещей Тому не суждено было стать домовладельцем. То, через что пришлось ради этого пройти, состарило и вымотало его куда сильнее, чем он предполагал. Только для того, чтобы оказаться здесь, он сжег нервы, которые, возможно, уже не заменить.

Теперь же, с ключами в кармане – такими горячими и неудобно прижатыми к бедру, – его мучает мысль о том, сколько нужно зарабатывать, чтобы заплатить рабочим; чтобы покрыть ремонт и улучшения, которые придется сделать своими руками; чтобы их дом стал пригодным для жилья. И Том подозревает, что в следующем году у него обуглится еще больше предохранителей.

«Не все сразу, приятель. Мы в деле».

Том отвлекается от самого себя, чтобы сделать вялую попытку дать Грейси подсказку.

– То, что начинается на… – Ни малейшей идеи. Его взгляд рыщет за лобовым стеклом, за боковым. – Начинается на…

Грейси напрягается, охваченная страстным желанием угадать раньше мамы.

Мимо проплывают обширные, просторные сельскохозяйственные угодья. Но там мало что может послужить подсказкой, подходящей для его дочери. Трава. Забор. Корова. Дом. Дерево. Ворота. Дорога. Все это уже загадывалось и угадывалось. Больше ничего нет.

«Я здесь ни души не видел». Никто не показывается на унылых влажных полях, разделенных на участки проволочными ограждениями. Никто не трудится за пожухлыми остатками живой изгороди. В небе мало птиц, если не считать сбивчиво каркающих ворон. Что касается деревьев, то на возвышенностях растут лишь чахлые рощицы, подстриженные или разбитые на последние жалкие перелески. Лесам – сходящим на нет скелетам за колючей проволокой лагерей для военнопленных – предстоит освободить место для новых пустых полей. И цементных амбаров. Телеграфных столбов. Мусора в придорожных канавах. Сбитых животных на асфальте, размазанных и одновременно спрессованных. Разрушенной земли. Голой земли. Выкорчеванного, выскобленного кустарника. Уродства и излишней аккуратности. Пустоты. Даже индустриальности. Разрушения. Негде и нечему гнездиться, пускать корни, прятаться. Зелень, но завоеванная и опустошенная ближайшим поселением. Это долины с промышленными фермами на орбите города. Ледяное кольцо, окружающее почерневшую планету.

– Папа! Твой ход!

А затем они пересекают границу. К своей части земли.

Неясно, когда именно происходит переход от уныния к плодородию. Дорога «Б» сужается, и на некоторое время ее заслоняют дубовые ветви, отбрасывая тень в салон фургона. Затем трасса ныряет, сворачивает на запад. Поворот, крутой подъем, и окружающий мир меняется. Даже Грейси отвлекается на карусель теней и солнечного света на первозданной земле и лобовом стекле.

Здесь уже не равнина. Холмы ломают линию горизонта и расчерчивают землю плавными волнами. Вкрапления деревьев превращаются в самый настоящий лес, убегающий от опушки вдаль. В небе парит канюк. Потом появляется еще один. Пытаясь укрыться от них, хлопают крыльями лесные голуби. Тона меняются. Злаки скрывают расчесанную гигантами желтоватую землю. Случайные сенокосные луга окрашены в пастельные цвета. Живые изгороди густеют, топорщатся и наводят на мысль о мимолетной жизни, которая порхает и жужжит внутри. Внушающие покой вековые деревья суровыми часовыми дремлют по углам полей. Под крепкими ветвями бродят карамельные в шоколадных пятнах коровы. Над открывающимся видом полотнища пепельных туч распадаются на кучевые облака, пушистые, словно вата.

Различие между «там» и «здесь» поражает Тома. Так же было, когда он приезжал сюда для просмотра. Остатки его озабоченности убегают следом за тенью облаков, отступающей за крутой холм. И взгляните туда! Между ясенями торчит шпиль деревенской церкви, пронзая голубые небеса, вызывая в памяти освещенное свечами убранство, цитрусовый хмель, жареную свинину, прокопченные балки, сов, летучих мышей, прыгающих оленей, журчащие ручьи, зеленые дорожки, мельничные колеса, веревочные качели и колокольчики. Это, должно быть, деревня Эдрика^[1].

Практически другая страна, а Том – иммигрант, который смотрит на нее из-за перил большого белого корабля; его разум, словно огромный --">