Евгений Хмызов - a voice

звонок. Я стягиваю со спинки стула футболку, просовываю голову между рукавов, наклоняюсь и нащупываю на полу сверток джинсовой ткани. Звонок в дверь: два длинных, три коротких. Я расправляю джинсы, просовываю ногу в штанину, поднимаюсь с кровати и прыгаю, пытаясь просунуть вторую ногу.

Звонок. Звонок. Звонок, звонок, звонок.

Я смотрю в глазок, открываю дверь и вижу девушку с пиццей, которая, похоже, собрала на себе все капли истеричного неба. Черная юбка едва прикрывала колени, толстые серые колготки, вязаный темно-оранжевый свитер, зеленая ветровка. Девушка смотрит себе под ноги, пытаясь распознать некий знак в этих пятнах грязной воды. Ее колени дрожат, волосы – торчащая мокрая проволока.

Организм всё еще цеплялся за сон. Я прикрываю ладонью рот, чтобы зевнуть.

– Вы, наверное, ошиблись. Я не заказывал…

Девушка молча проходит на кухню, едва не задев меня плечом.

– Ладно, входите.

Закрыв за ней дверь, я пытаюсь выстроить цепочку событий. Пытаюсь найти объяснение появления доставщицы.

Слышу звуки наполняющегося водой чайника. Щелчок клавиши. Оставив мысли в коридоре, я вхожу в кухню, наступив на оставленный ею мокрый след. Девушка сидит за столом, смотря перед собой. Взгляд в пустоту: туда, где находятся мысли. Клавиша чайника отщелкивает. К потолку тянется тонкая струйка пара. Кипяток на одного.

Девушка всхлипывает носом, достает из кармана куртки телефон, кладет его на стол и смотрит на темный экран.

– Всё наладится, – говорю я, пытаясь предугадать возможный сценарий.

– Нет, – шепчет она, – не наладится.

Девушка встает, подходит к двери, ведущей на балкон, и дергает ручку. Запах и звуки дождя наполняют комнату. Она подходит к перекрытию, переваливается через него и исчезает из виду.

2.

Большинство семей хотели завести себе полноценного щенка. Не слишком спокойного и не слишком шустрого. Красивого, воспитанного, с хорошей успеваемостью и приученного к лотку. Которым можно было похвастаться перед друзьями, словно яркой безделушкой, выгодно вырученной на распродаже ненужных вещей.

С каждым годом мы все меньше привлекали внимание потенциальных «хозяев». Семьи хотели получить полуфабрикат в виде еще не застывшего фарша. Едва прозревшего котенка, еще не успевшего познакомиться с миром. Булочку в зародыше поднимающегося теста. Нефть, еще не успевшую стать мылом, шампунем, жвачкой или бензином.

***

Я подкрадываюсь к краю балкона и вижу ее, лежащую на земле. Зеленая куртка на пожелтевшей траве. Согнутые в локтях руки, носки кроссовок, смотрящие друг на друга.

Черт! Дерьмо!

К телу подбегают люди, хватаясь за свои однокнопочные экраны. Кто-то прислоняет телефон к уху, кто-то пытается взять крупный план.

Пружинистое эхо женского крика приводит меня в чувство. Мной овладевает паника. Я будто вхожу в обжигающую оранжевую магму. Жар поднимается по ногам. От ступней к щиколоткам. Ползет по икрам к коленям. Голени, таз, живот, поясница, грудная клетка, плечи, шея, голова.

Хаос. Истерика.

Я горю. Внутреннее давление ищет выход. Меня разрывает. Голова вот-вот лопнет. Взорвется как шарик, наполненный красной краской.

Две коротких вибрации, пауза, две коротких вибрации. На столе вибрирует ее телефон. Глухой скрежет по накрытой клеенкой прессованной стружке. Я вхожу на кухню и провожу пальцем по горящему экрану.

– Хлои, Хлои! Он жив, ты слышишь? Хлои, ответь! – кричал женский голос.

– Хлои мертва, – холодно отвечаю я.

– Что?

– Она вышла с балкона, – говорю я.

– Черт, нет! НЕТ!

Я убираю телефон от уха.

– Послушай. Послушай! – говорит девушка. – Тебе нужно бежать. Давай, ммм… Встретимся возле тележки с хачапури.

3.

В том самом приюте преподаватель иностранного мистер Сет Фарел учил нас жизни. Его уроки походили на авторский курс сумасшедшего; возможно, поэтому мой французский так сильно хромал.

– Готов поспорить, что вас не удивить игрушками или конфетами, – говорил Мистер Фарел. – Правда – вот, чем можно шокировать. Правдой не про Святого Клауса, зубную фею или прочий сор, а в смысле правдой-правдой. Правдой про извращенный секс и приходы от наркотиков. Правдой про душу, посмертие или асфиксию с полотенцем на шее. Мало кто решится объяснить, почему у вашей кошки разноцветные котята, чтобы не убивать вашу веру в хорошее. Веру в волшебную сказку про моногамную собачью семью и сотню щенят.

Я был слишком мал, чтобы понимать то, о чем говорил мистер Фарел. Однако --">