Борис Борисович Петров - Странная история одного новосела

очень недовольным, что меня разбудили (бывает такое во сне: тебе кажется, что ты проснулся, а на самом деле спишь). И вот я, стараясь не потревожить Наташку, осторожно приподнимаясь на локте, верчу головой и сначала ничего плохого не замечаю, только вот свет с улицы внезапно становится очень контрастным, а тени – густыми, плотными; и уже успокоено откидываюсь на подушки, как вдруг понимаю, что потолок начинает двигаться.

Он шел вниз почти незаметно, тихо, медленно и плавно опускаясь по всей площади – сперва это не вызывало тревоги, я даже и с любопытством наблюдал. Постепенно он убыстрял движение, но все равно – не падал, а именно опускался, достигал верха стеллажей и начинал давить их. Первый страх – легким морозцем по коже – приходил именно в момент, когда я слышал отчетливый в тишине скрежет; приходило и понимание того, что это уже не потолок, а пресс, назначение которого – разрушение; и в плавности его хода я улавливал неотвратимость того, что должно случиться.

Я пытался встать, но обнаруживал, что ноги и руки наливались свинцовой тяжестью; я не мог шевелиться; я хотел разбудить жену, но горло пересыхало и делалось неспособно звучать. Я тщетно напрягал силы и волю – ничего не помогало, я оставался вытянутым в постели, как на дыбе, и только мог наблюдать, как потолок-пресс сантиметр за сантиметром приближается к моему лицу, перемалывая беззвучно в щепки мебель, кондиционер, картины на стене, новое бра венецианского стекла…

Причем, если в начале сна я еще как-то соотносился с окружающим миром, являлся такой же его естественной деталью, как интерьер комнаты или посвистывающая носом жена, то далее я как бы изымался из пространства. Вокруг начинал клубиться серый туман, засасывая еще не раздавленные предметы… Этот дым, он не имел вкуса и запаха, он словно существовал вне ощущений, но он растворял предметы лучше и быстрее любой кислоты; в соприкосновении с ним любая вещь таяла и превращалась в него же.

Только беспощадный свет луны продолжал клинком рассекать туман, уже пожравший окна и стены – в этом тумане оставалась лишь кровать, видимая отчетливо, до самой мелкой складки одеяла; простыни и наволочки истекали мертвенно-белым сиянием, и я знал, что такое же сияние испускает моя кожа. То было место казни.

Я оставался один на беспощадном ложе, вокруг которого колыхались серые слои, потолок совершал свое неумолимое действие…

Холодная шершавая поверхность была еще далеко, но я начинал чувствовать давление воздуха, и оно с каждой минутой усиливалось; я вжимался в постель и чувствовал, как тело оставляет в простыне отпечаток, как в гипсе; я начинал задыхаться и выкатывать глаза; у меня возникала твердая уверенность, что сейчас они лопнут. Кости становились хрупкими и начинали издавать хруст, сходный с тем, что исходит иногда от суставов пальцев, когда вы, забывшись, начинайте разминать ладонь.

Когда потолок доползал до моего лица, я уже пребывал в таком состоянии, которое можно назвать скорее мертвым, чем живым – и отчего-то последним штрихом всегда являлась муха, сидящая на свежепобеленной поверхности прямо напротив носа и спокойно чистящая лапки.

Я необыкновенно живо представлял, как в следующую секунду эта мерзкая, грязная мушиная плоть втирается в мою кожу и смешается с моей кровью, и ощущение это получалось столь впечатляющим, что на этом месте я просыпался – всегда в холодном поту, до боли сжав кулаки.

После такого сна я вставал и, тяжело дыша, обходил со страхом квартиру, проверяя все закоулки на предмет наличия мух. Все было спокойно, и я готовил себе на кухне чашку кофе с молоком, тихонечко приходя в себя. Через полчаса дыхание мое выравнивалось, и я чувствовал, что могу вернуться под женин бок. Утром я обычно вставал совершенно разбитый, с высоким давлением и Наташка кидалась отпаивать меня корвалолом и бранить за то, что я совсем не берегу себя.

Кошмар беспокоил меня все чаще, и жена стала давать мне снотворное. От него стало только хуже – я стал просыпаться с огромным трудом и был вынужден наблюдать жирное мохнатое насекомое все чаще и подробнее, и чем больше я изучал его, тем больше запоминал так, что уже и днем временами отставлял чашку с кофе, потому что испытывал приступ тошноты от нахлынувшего видения мушиного лоснящегося жиром брюшка. Я превращался в неврастеника.

Теперь я дошел до того, что думаю о продаже квартиры – а мы еще даже новоселье не успели отпраздновать. Она сводит --">