Андрей Лабин - Черные сны

так Варя, – голос его немного дрожал. – Потом, когда придешь, купи один мягкий «кохинор» и газетку нашу, местную, и это… в аптечку еще за этими… самыми, ну, с красавкой…, – он говорил, а сам все в коридор смотрел мимо Егора. Казалось, о другом думает.

– Ладно, – согласился Егор. Повернулся, осмотрел коридор и пошел на выход, – Юрий Анатольевич, вы двери не забывайте запирать. У вас собачка не отщелкивает, вы в ручную ее запирайте, – говорил Егор, обувая ботинки. – В этот раз тоже дверь у вас не заперта была.

– Ага, – щуплый Сивков шаркал следом. – Ты это, про «кохинор» не забудь.

«Ага, – подумал Егор, – держи карман шире», – а вслух сказал: – Хорошо, главное не забыть.

Егор вышел из подъезда. Осенний неприветливый ветер дунул зябью в лицо, облизал руки, дернул брючины, скользнул за шиворот. Егор поежился. Глубже утопил голову в плечи и поднял воротник пальто. Он забыл шапку дома и теперь чувствовал, как ветер холодными пальцами перебирает волосы на макушке. Он шел под темно-серыми всклокоченными тучами. Хотя часы показывали всего три часа пополудю, на улице было темно, как вечером. Ветер срывал с костлявых ветвей задержавшихся приживалов и кидал под ноги коричнево-серыми лоскутами. Высохшие, скрюченные листья жалобно шуршали по асфальту. В голове у Егора вертелись слова Сивкова, – «…их к нам подселяют,… я уже больше не могу, мои мозги,… они мне всю кровь выпили, паразиты. Это все паскудники». Перед внутренним взором всплыла карандашная черкотня. Вспоминались слезливые глаза старика. Сейчас Егор видел их так близко, что мог различить биение жилки, точки в сером зрачке, влагу, скопившуюся у века и в уголке, черный блестящий, как мокрый голыш расширившийся хрусталик.

Как Егор не старался отмахнуться от бредней Сивкова, посещение пыльной квартиры не выветривалось холодным октябрьским ветром, не истреблялось желанием подумать о чем-то другом. Мрачные мысли лопались грязевыми пузырями, выдавая новую порцию неприятных воспоминаний. Серый мутный осадок кружил хлопьями.

«Что значит – их к нам подселяют? – думал Егор, обходя мутный клок неба, растекшийся посреди тротуара и подернувшийся рябью, – причем здесь крыса? А паскудники? Надо же, паскудники. Что за слово такое?».

На сегодня ему оставалось зайти еще к одному старику. Егор обещал Богдану помочь закатить бочки в сарай и перевернуть тяжелую чугунную ванну, которая стояла у забора.

«Паскудники, паскудники. Откуда он это слово взял? Словечко забытое, старинное какое-то, – мысли вновь и вновь возвращались к Сивкову. Егор начинал злиться на себя, на него. – Было бы из-за кого мозги ломать».

Было неприятно и гадко, что притворялся участливым и поддакивал глупостям старика. Если бы не обязанности, вряд ли бы он появился на пороге пыльной квартиры.

Сивком хвастал, и выкладывал, как скряга рубины, рецепты «правильной» жизни. При подходящем случае вдумчиво и не все сразу. Сбивая колосья в снопы, Егор для себя вывел: живет пенсионер так здорово, потому, что пуп не надрывал, довольствовался малым и соблюдал душевный покой. «Дети – сплошное беспокойство. – Вещал он. – Такая зараза, что «твой геморрой», житья не дадут ни в молодости, ни в старости. «Застругать дело нехитрое»», – и блеял противным смешком, мол, мы-то с тобой знаем, как это делается.

Под гнетом неприятных впечатлений Егор дошел до дома Богдана. Неизменным сторожем его встретил прикрученный проволокой к штакетнику ржавый почтовым ящик с облупившейся зеленой краской. Казалось уже много лет, крышка для газет не поднималась, петли прикисли, а в темной полости пауки наткали коконы.

Тоненько пискнула калитка, ступая по доскам настила, он приблизился к покосившемуся крыльцу с навесом. Как не выглядел этот дом старым и дряхлым Егору он нравился. Нравился своей самобытностью, старым рассохшимся деревом, выгоревшей на солнце краской, щелями между досок, белыми резными наличниками, почерневшим кирпичом на трубе, большой террасной рамой с частым квадратным переплетом, плотными белыми занавесками с кружевом по канту.

Егор поднялся на крыльцо и постучал в окно. Шаги хозяина он услышал не сразу. Из-за двери послышался сначала далекий бухающий стук протеза. Глухие удары по дощатому полу коротким эхом разлетались по маленьким комнатам. Послышался грохот, бряцание ведра и отборная ругань.

– Богдан! Богдан! – Егор постучал в дверь. – Ты как? Не молчи! – проговорил он в щель между дверью и --">