Тимур Джафарович Агаев - Манчестер. Дом, который построили мы

ним.

– Тебя как? – спросил я парня.

– Манчестер.

– Типа как «Винчестер»? – посмеялся я.

– У меня дома есть Винчестер. Хочешь, покажу?

– Ладно. Но для начала: это твоя фамилия?

– Нет. Это мое имя. Фамилии и отчества у меня нет, как теперь и у тебя. У нас нет семьи. Мы вырвались из этого порочного круга чувств, придуманного природой, дабы злостно подшутить над бедным и дряхлым человеком. Как хорошо, что мы оказались сильнее. – и будто в подтверждение: – Да?

Я нехотя ответил:

– Да.

Мы проходим по какому-то ужасному коридору. Всюду скрипят доски под ногами, за исключение тех мест, где уложен был ковер. Всюду какие-то старые картины. С комодов и стеллажей слетает пыль. Все выглядит таким старым, хотя дом явно построен был недавно. И что, этот Манчестер вообще не убирается?

– Манчестер? – спросил я.

– Зови меня Мани. М?

– Как давно это пришло к тебе в голову?

– Что?

– Про этот мир и все такое.

– А… Озарение? Давно.

Мы прошли в какую-то комнату, что вроде была кухней. На кухне было все также жутко: казалось, что открыв холодильник, на тебя упадет пара неразделанных, а хуже разделанных, тушек зверей и… если уж совсем не повезло… людей. Но ничего такого не оказалась: всюду была лишь картошка. Как оказалось, позади дома росла картошка. Бесконечное количество картошки. Мани ее выращивал самостоятельно, сам и ел.

Что же выбрать: сваренную картошку иль картофельное пюре?

За столом мы почти ничего не обсуждали. Лишь иногда переглядывались, будто стараясь изучить друг друга.

– Мир – это клетка… – снова начал он. – Бедные люди работают и отдают налоги, чтобы эта клетка содержалась. Ты не можешь пойти и побить кого-то, ударить или прикончить – тебя посадят в конуру, пока ты не скончаешься там от голода, холода, болезней, или старости, если уж повезет слишком. Ты не можешь делать все, что заблагорассудится. Ты можешь делать только то, что шло бы на обеспечение клетки —работая, ты платишь налоги; покупая продукты, ты платишь налоги; даже просто идя по улице ты попадаешь в фотокамеры своего государства, чтобы оно могло с уверенностью говорить, что все у вас прекрасно и вы можете ходить по улице… Ты не можешь перейти из одной страны в другую: тебя будут допрашивать, промывать мозги, ты должен будешь прожить там во благо той страны… Ты не можешь просто поехать к родным, что живут в другой стране… Это клетки. Все государства – клетки для людей. А люди эти клетки обеспечивают… Капитализм, коммунизм, да даже та же самая анархия является очередным своеобразным способом обеспечения клетки. Названия другие, может, где-то еще что-то разное, но суть одна – содержать клетку, конуру, ямку, где все вы живете…

– И мы оттуда выбрались?

Он посмеялся:

– Да, друг мой.

Я копал картошку на заднем дворе. Это была простая, но безумно утомляющая работа: ходить в поисках клубней, дабы срезать их и кинуть в горшок. Ходи по этому картофельному полю и ищи клубни. Утомляюще… Даже слишком.

Я услышал плач. Плач? Плач. Ну почему не может не обойтись без ужасов! Мне стало страшно. Так страшно, как было тогда, когда я сидел в той темной комнате. Уже вечерело, солнце медленно, но верно уходило за горизонт, а из леса слышался тихий девичий плач. И что делать? Крикнуть Мани? Нет, вдруг это духи или что-то такое, вдруг от крика они просекут нас и дальше будет… не знаю, что будет если нас засекут духи и призраки, но явно не сильно хорошо будет… Так что нужно действовать самому. Я снова положился на матушку судьбу – стоял и не двигался. Пусть все решиться само.

Но плач не утихал, а только становился все громче и громче. На этот раз судьба-злодейка решила проявить себя именно злодейкой. Теперь полагаться нужно только на свои силы. У меня в руках горшок, битком набитый картофелем —если я им ударю кому по голове, то мало не покажется. Если, конечно, придется ударять именно людей, а не духов… Была не была! Я иду…

Я медленно подходил к тому месту, откуда доносился плач. Делал это так же медленно и верно, как и солнце подходило к горизонту, чтобы скрыться. Но я не желал скрываться, я желал остаться в живых и прогнать то, что бы там ни было в этом лесу. Из лесу вышла девочка…

Ей было на вид лет двенадцать. Она была одета в оборванное шмотье, а в бледных руках виднелось острее. На острее не было крови, значит, девочка все-таки безобидная. Но надо быть аккуратнее.

– Привет… Где твои родители? Откуда ты? Что случилось?

Девочка молчала.

Мы --">