Дмитрий Викторович Басманов - Рейс через Атлантику

завтра, а может быть через полгода. Этого никто не знает.

– Пойду я домой, пожалуй, – вздохнул Джим. – Хватит с меня на сегодня. И устал я, как собака.

– Валяй, – согласился Пут. – Передавай Элис привет.

Джим махнул рукой и зашагал по булыжной мостовой. Всего через пятнадцать минут он был дома. В их каморке пахло рыбой. Рыбой пахло всегда – вездесущий, неистребимый запах, им была пропитана одежда, волосы, постельное бельё, всё вокруг. Не удивительно, если работаешь по десять-двенадцать часов среди ящиков, забитых морепродуктами. Джим опустился на стул и подпёр кулаком голову, разглядывая остатки скудного ужина. После рабочей смены чертовски хотелось есть, голодный дурман и пивной хмель кружил голову. Противное ощущение разбитости и пустоты терзало сильнее, чем физическая усталость.

Его жена Элис стояла у окна и молчала; потом вдруг всхлипнула и спрятала лицо в руки. «Мам?» – донёсся из угла тоненький голос Фрэнка. Сын забросил возню с каким-то деревянным огрызком и поспешил к матери. Джим отрешённо взял газету, пробежал глазами по заголовкам. На втором развороте он нашёл, что искал. «Америка – новая мечта!» – была озаглавлена статья. Джим достал из выдвижного ящичка ножницы и принялся неторопливо вырезать очерченный скромными вензелями текст.

Элис наконец повернулась к Джиму, заговорила быстро, словно боялась произносимых фраз: «Я не могу так больше! Понимаешь? Не могу! Нам нечего есть, не во что одеваться. Мы не заплатили в том месяце за квартиру ни пенни! Храни Господь миссис Бёрнс, она пока не выгнала нас на улицу» Она снова всхлипнула и погладила вцепившегося в её ногу Фрэнка. Джим покусал губу. Что он мог ей сказать? Что скоро обессилит от недоедания и не сможет выйти на работу? Или что вот-вот порт закроют? К горлу подкатил ком. Джим отложил газету.

– Послушай, дорогая…Я понимаю, нам тяжело…

– Невыносимо, Джимми! – поправила его Элис и смахнула слезу со щеки.

Джим встал. Подошёл к Элис, обнял её за вздрагивающие плечи.

– У нас есть единственный шанс.

– О чём ты говоришь?! Какой шанс?!

Фрэнки, которому шёл третий год, вряд ли понимал смысл разговора, но, кажется, уловил общее настроение: он стоял посредине каморки и куксился, сжимая маленькие кулачки. Джим вернулся к столу, отыскал среди обрезков газеты статью.

– Вот наш шанс. Я должен ехать в Америку. Я должен обустроиться там: найти хорошую работу, жильё, а потом вернуться за вами, – Джим говорил тихо, но с таким напором, какой бывает у приливных волн, штурмующих каменные молы. – Я должен сделать это ради тебя…ради Фрэнки, понимаешь?

Элис опустила голову.

– Я этого не вынесу! Как мы будем без тебя?

– Поживёшь пока с моими стариками. Думаю, они не будут возражать. Тем более, им сейчас не помешает уход. Да и за домом следить тяжело.

– Они тоже не богачи, Джим! Почему ты решил, что они будут рады содержать лишние рты?

– Всего месяц! Я копил деньги, чтобы отдать долг мистеру Саймонсу. Этих денег должно хватить и мне, и вам.

Кажется, Элис смирилась.

– А как же мистер Саймонс?

– Я всё отдам ему, когда вернусь за вами, – отмахнулся Джим. – Собирай вещи, Элис. Завтра есть один рейс в Америку. И я должен успеть на него.

Джим старался выглядеть бодро и решительно. Хотя на самом деле кошки скреблись от одной мысли, что придётся покинуть привычные места, покинуть семью, чтобы оказаться чёрт знает где – за тысячу миль в полном одиночестве. Но глядя на влажные, слипшиеся от слёз ресницы Элис, он не мог признаться об этом вслух.

Глава 2

Джим прислушался к корабельному гудку. За семь лет работы портовым грузчиком в родном Портсмуте он научился различать в этих протяжных звуках мельчайшие интонации и обертоны. У небольшого парохода «Феррис», направлявшегося по своему обычному маршруту из Старого Света в далёкую Америку, гудок оказался на удивление низким, с лёгкой хрипотцой. Кровать в каюте была жёсткой и неудобной, впрочем, кровать в их каморке на Хэмбрук-стрит, была едва ли лучше.

Джим заложил руки за голову и принялся разглядывать потолок. Серые доски обшивки были плохо пригнаны, кое-где по дереву неряшливыми зигзагами тянулись трещины, а в углах от постоянной сырости завелась плесень. Одну стену закрывала циновка, сплетённая ещё, наверное, при Георге Третьем, другую Джим завесил газетными вырезками. Над столом висела семейная фотография. С чёрно-белого снимка на Джима смотрел он сам – улыбающийся молодой парень, с --">