Эдвард Ли - Кукольный дом

пахнущий концом семнадцатого века, но также с более поздними нюансами викторианской и эдвардианской эпох. Он был причудливо разработан с точки зрения конструкции, отражая множество дополнений с течением времени; его нижний этаж был сделан из кованого полевого камня, а верхние - из дерева. Старый, да, как я уже сказал, ветхий: опоясывающий лишай отсутствует или в апоплексическом состоянии; какая-то жутко-коричневая набивка заменила многочисленные разбитые оконные стёкла; проржавевшие амбразуры; червивый фронтон над входной дверью; и нелепая башня на столь же нелепой восьмиугольной крыше. Возможно, в былые времена это было большое красивое поместье.

Однако это не архитектурная диссертация, и, поскольку фактическая топография дома не имеет большого отношения к истории, мы идём дальше.

Расстояние между автомобилем и крыльцом было небольшим; раздался тревожно сильный скрип, когда Лимптон, хромая, поднялся по невысоким ступеням и оказался на крыльце. Были ли это просто старые серые ступени или массивный вес Лимптона? Тем не менее, наш друг не пробил ступени, как он наполовину боялся, и он знал, что даже если он это сделает, он вылезет и продолжит своё бедственное положение за последним шедевром Ланкастера Паттена, если потребуется, на четвереньках. Самый странный дверной молоток смотрел на него из середины входной двери с шестью панелями: на центральной панели и был установлен овал из потускневшей бронзы, изображавший полусформировавшееся лицо. Только два глаза, без рта, без других черт. Это казалось мрачным, даже вызывало дурные предчувствия. Эту странность деталей можно заподозрить в творческой снисходительности рассказчика к предложению литературной «тактики» чего-то вроде «предзнаменования» или «символики», и любого читателя, надеющегося на это, я должен разочаровать, потому что здесь я не вижу ничего пугающего, дверной молоток - не что иное, как просто дверной молоток.

Как только Лимптон постучал в дверь медной перекладиной молотка, его рука застыла.

Он услышал голос, женский голос, раздавшийся откуда-то из особняка. И слова звучали как латинские, вроде:

- Pater Terrae, Pater Aeris.

Лимптон давно перевёл латынь в контейнер забывчивости.

Это привело его в замешательство:

Зачем настаивать на том, чтобы школьники учили язык, который уже пятьсот лет не приносит никакой реальной пользы?

Вопрос можно считать хорошим. Но...

Pater? - он проверял свою память. - «Отец»? Или «патриарх»? Но Terrae должно быть «землёй», верно? А Aeris?

Больше гибкости памяти, которая не требовалась десятилетиями. Потом...

Aeris, - вспомнил он. - «Воздух».

Это должно означать, если он услышал правильно, что-то вроде «Oтец земли, Oтец воздуха».

Какой абсолютный бред.

Его рука вернулась к перекладине молотка, но снова что-то перехватило его желание, на этот раз не звук, а вид.

Зрелище, открывшееся ему совершенно случайно в маленьком продолговатом стекле, представляло собой обнажённую женщину.

На самом деле не могло быть никаких сомнений в том, что это была женская фигура, потому что ни один мужчина не обладал такой грудью (по крайней мере, Лимптон на это надеялся, хотя слышал о таких необычных вещах на Востоке. Рабочие на верфях часто говорили о коричневых женщинах на экзотических островах с фигурами в виде песочных часов и грудями, столь же женственными, как и все, что они видели; тем не менее те же самые рабочие клялись, что пенисы свисали там, где должны быть влагалища, причём большие, какие редко можно было встретить. Было столько же разговоров на верфях и о крысе, которая могла говорить - но я должен попросить прощения у читателя, поскольку я отвлёкся от повествования.)

Да, грудь чуть больше грейпфрута и чуть меньше дыни. В центре каждой был торчащий и пухлый, как малиновая конфета, сосок.

Какое приятное зрелище, - сказал себе Лимптон, - представить себе такую ​​грудь на моём лице и такие пышные соски во рту... - и с этими мыслями знакомая пульсация овладела его чреслами.

Проницательный читатель наверняка заметит противоречие. Разве мистер Лимптон не просто проигнорировал аналогичный набор грудей Мэри? Грудь такая же твёрдая, пухлая и с большими сосками? Ответ на этот вопрос не так далеко. Грудь Мэри представляла собой зрелище, которое он видел на протяжении многих лет, в то время как та, которую он только что заметил в крошечном окошке, была очередной восхитительной специей.

Наконец, --">