Алекс Граймс - Крысы

слушал отца, смотря, как он медленно снимал ремень с пояса. Он был огромным. Он был просто великаном для маленького мальчика, и он ничего не мог сделать с этим. Его ждала самая худшая учесть, которую можно было только представать ребенку.

– Давай лег на кровать и снимай штаны. Ты прекрасно знаешь всю эту процедуру. И не смотри на меня так! – закричал он. – Ты виноват во всех своих бедах. Надо делать свои уроки. Проще обычного. Делать! Ты меня слышишь? Делать. А ну давай, лег на кровать.

Егор послушано лег на кровать. Ноги слегка свисали вниз. В горле пересохло. Егор не хотел снимать штаны с себя, руки сами по себе не тянулись ниже пояса, но ему помог отец, который своей левой рукой снял штаны в одно действие.

Первый удар бляхой ремня по левой ягодице, второй удар бляхой, но уже по правой ягодице. Мальчик кричал от боли, пытался вырваться из плена боли, но ничего не выходило, потому что отец своей огромной рукой держал его и придавливал к кровати. В этот момент маленькое сердце бешено стучало в груди.

– Ты будешь учиться? – закричал он, ударив снова ремнем, – скажи, ты будешь учиться? Ты будешь учиться? – снова и снова повторял отец мальчика, пока тот не закричал во всю глотку что было сил. – Учись! – ремень взлетал вверх, уходя за плечо отца, и резким движением опускался вниз, словно кидаясь на свою добычу. Последующие удары были нетерпимы.

Отец отпустил ребенка. Егор скатился на пол и лежал плакал. Ягодицы просто адски горели болью. Казалось, что предел человеческой агонии. Снова новые синяки.

– Потом узнаем, как ты понял. Сегодня для тебя не будет ужина.

С этими словами отец ушел прочь из комнаты, натягивая ремень снова на пояс. Отец чувствовал власть, контроль над своим сыном. Такую огромную власть, что он мог делать с ним что угодно, даже может съесть его левую руку. Все равно бесполезная. В принципе, как он в целом сам ничтожество и кусок дерьма. От которого одни убытки. Разве это не приятно – чувствовать власть над кем-то? О да, это прекрасно. Вкусно и сладко. Это зависимость, где ты уже не можешь от этого отказаться. Где ты все – бог над маленьким ребенком, который тебе ничего не сделает.

Ребенок плакал, лежа на полу. Он не мог совладать со своими эмоциями. А когда прокручивал слова учителя, матери, отца, то слезы становились еще тяжелее, и остановить уже было куда труднее. Все, казалось, превращалось в полную пелену. Жизнь может уже на этом закончиться.

Егор не спешил натягивать штаны. Он не мог пошевелиться, потому что боялся, что отец ворвется снова в комнату и продолжит свое воспитание, войдя со словами, что ему мало и надо еще немного преподать урока. А в голове прокручивал слова отца, матери, учителя, и они смешивались в один грязный ком дерьма. Разве говорить ребенку, что он бездарность и ни на что не годен, запрещено? Нет. Это только поощряется больным обществом.

Спустя какое-то время Олег смог натянуть на задницу штаны, но сидеть было больно, но пока что терпимо. Гнев переполнял его всего внутри. Он хотел накинуться на своих родителей с ножом и убить их. Чтобы они тоже узнали, что такое боль. «Это несправедливо», – размышлял мальчик, но сделать такое он боялся и понимал, что это очень плохо. Это неправильно.

Он сел за стол и на самой первой тетради начертил ручкой, сжимая ее очень крепко, давя на чистый лист, шариковую ручку, что бумага под таким давленым рвалась. Черкая слова «ЧТОБ ВЫ ВСЕ СДОХЛИ!». В этот момент он прокручивал все, что они сделали плохое, даже сестра, которая вечно говорила, что ее братик не делает уроки, которая сдавала его при первых возможностях, если он что-то натворит. Она раздражала его, потому что они сравнивали ее с ним. Они всегда верили только ей, даже тогда, когда и правда Егор не был виноват.

Казалось, что вся его жизнь состояла из боли, страданий, унижений. Вся жизнь проносилась у него перед глазами. Все то, что делали с ним, он помнил хорошо и хотел, чтобы они все сдохли. Чтобы каждый из них испытал адскую боль перед своей смертью. Чтобы они умоляли, просили о помощи, о пощаде. О да, как этого хотел маленький Егор, сжимая все сильнее ручку, обводя уже в десятый раз эти кривые буквы, но, сколько в них злости, сколько боли, мог знать только он. Он желал смерти учителю, своим родителям и даже своей сестре. Это не должно продолжаться вечно. Ведь он просто маленький мальчик. Он маленький и беспомощный. Егор прекрасно это понимал и поэтому ничего не мог сделать, кроме как написать в тетради --">