Саша Ино - По ступенькам к виселице

вторжений в свою нежную плоть.

Ребенок… Или подросток. На меня набрело дитя человеческое. Я устало выдохнул… Ледяной воздух поднялся из перерубленной трахеи и вырвался изо рта, не успевая согреться и превратиться в пар. Зачем отрубленная голова дышит? Зачем я делаю это? Дышать — просто привычка.

Шаги приближаются, они идут прямо на меня — какая жалость, черт… Скрип слышится все сильнее, я успеваю лишь презрительно изогнуть губы, как шаги обрываются, снег сминается от падения тела на колени. Я слышу тихий всхлип удивления вперемешку с ужасом. Последняя капля — и я все-таки решился открыть глаза, хоть и весьма нехотя.

Девочка-подросток. Она сидела на снегу и, распахнув от ужаса глаза цвета лесного ореха, плакала. Тихо и беззвучно, просто истекала ручьями слез, больно кусающих щеки поцелуями зимней стужи.

Но она была совсем раздета. Тонкое льняное платье больше походило на ткань мешка, где наспех сделали разрезы для рук и головы. Достаточно куцая одежда для такой, прямо скажем, не летней погоды.

Маленькую голову с впалыми щеками страдалицы обрамляют светлые пряди волос, грубо и спешно выстриженные, а кажется просто назидательно обрубленные и теперь представляющие собой лишь подобие прически.

Вся ее фигурка — точеное сосредоточение нищеты и страдания. Миниатюрность в болезненной худобе от частого недоедания, белизна кожи нарушена следами от побоев и лентами рассечений.

Ей страшно, холодно и одиноко. Босые ноги скручивает мороз в окоченении лиловых пальцев. Наглядная иллюстрация — живая картина людского равнодушия и злости. Немыслимо! Хотя отрубленной голове стоило бы помолчать…. Мое существование куда более немыслимо.

— Голова, — пискнула Девочка, поднимая к своему лицу кулачки, будто закрываясь от неведомой опасности.

— Голова, — запросто согласился я.

Она вскрикнула и отпрыгнула на метр, шлепнувшись на задницу, и невольно широко расставив ноги. Я отвел взгляд, давая понять, что смотреть на ее промерзшие прелести, не прикрытые элементарно даже тонкой тканью белья, я не намерен. Она торопливо и смущенно прикрылась, краснея и согреваясь от этого, потом вновь села на колени и подползла чуть ближе.

— Живой… — прошептала девочка, по-детски округляя глаза, будто увидела чудо.

— Живой, живой, — подтвердил я, смотря на разворачивавшуюся картину восторга глазами постоянного, привыкшего к подобному, зрителя, — не бойся, я не смогу тебя обидеть… Без рук и ног это крайне затруднительно, сама понимаешь.

Но она не слышит меня. Все еще объятая восторгом, опасливо тянет ко мне свою крохотную ручку с тонкими дрожащими пальцами и быстрым мимолетным движением касается моей щеки.

Тепло. Я на мгновение прикрываю глаза. Почему у побитых, израненных людьми существ всегда столько тепла? Мне не понять.

— Теплая, — произносит девочка. Она рассматривает свой палец, будто после прикосновения к моей щеке на нем осталась драгоценная золотая пыль. Нет ее там, но девочка улыбается. Вымученная страдальческая улыбка, хотя даже при этом необъяснимо счастливая. Неужели, она всерьез обрадовалась мне, как чуду? М-да…

— Разумеется, теплый, — я вывожу ее из придурковатого оцепенения немного резким тоном, — Я же живой, все живое теплое.

Она вздрагивает и опускает голову, невольно подбирая под себя ноги. Ее губы шепчут сбивчивые слова признания:

— Нет, не все живое теплое, некоторое живое — мертвое и совсем холодное, холоднее снега. Поэтому я его не чувствую.

— Люди такие, — спокойно подтверждаю я.

Естественно, смысл ее слов мне понятен, он стар, как самая древняя профессия, рожденная смыслом именно этих слов. Но девочка вздрагивает и устремляет свой взор на меня.

— Почему? — шепчет она.

— Потому что они люди. И ты человек. Если тебя забили и сделали жертвой, это не значит, что ты хуже, но и не означает, что лучше. Просто ты подходила на эту роль. Но будь ты на их месте, уверен, поступила бы так же.

— Нет! — она вскрикивает, перебивая меня, и тянет на груди ткань своего покрова в таком смешном и святом исступлении. — Я бы никогда…

— Наслышан. Не желаю спорить, — обрываю я и прикрываю глаза, мол, разговор окончен. Слабая надежда, что она теперь оставит меня в покое.

Как бы ни так! Люди всегда любопытны. И хватаются за веру в чудо, как за спасительную соломинку. Устал…

Ощущаю, как меня отрывают от земли и поднимают, теплые ладони ласково и --">