Дин Рэй Кунц - Сумеречный Взгляд

одеянием виднелись адские детали, тошнотворные черты помеси пса и свиньи – более живые и настоящие, чем я видел или желал увидеть раньше. Длинный, раздвоенный, как у змеи, язык, весь в пупырышках и наростах, высовывался из-за неровных зубов. Между верхней губой и рылом было что-то, что я принял за засохшую слизь – ряд крупных родинок, наростов и бородавок с пучками волос. Толстые раздваивающиеся ноздри трепетали. Пятнистая кожа на лице выглядела нездоровой – даже гниющей.

И глаза.

Глаза.

Красные, с черной дробящейся радужной оболочкой, похожей на битое стекло, они уставились в мои глаза, и во время борьбы у перил мне на миг показалось, что я проваливаюсь в них, как в бездонные колодцы, наполненные огнем. Они обожгли меня ненавистью, но я увидел в этих глазах не только ярость и отвращение. В них таилось зло более древнее, чем все человечество, зло чистое, как газовое пламя. От него стыла кровь в жилах – так взгляд Медузы обращал в камень самых храбрых воинов. Но еще хуже было ощутимое безумие, сумасшествие, которое человек не сумел бы понять или описать – только ощутить. И глядя в эти глаза, я ощутил: ненависть этого создания к людям – не одна из сторон его безумия, но его сердцевина. Все порывы, все бредовые идеи его воспаленного сознания были направлены лишь на то, чтобы заставить страдать, чтобы уничтожить всех мужчин, женщин, детей, с которыми сталкивалось это чудовище.

Страх и отвращение вызвало во мне то, что я прочел в его глазах, то, что я вступил с тварью в такой тесный психический контакт. Но я не разжал объятий – это означало бы для меня смерть. Я обхватил его еще крепче, мы врезались в перила и отлетели на несколько шагов. Его левая рука тисками сжимала мое запястье, чтобы раздробить кости в крошево и кальциевую пыль или, по крайней мере, заставить меня бросить нож. Боль была мучительной, но я не выпустил оружие из онемевшей руки. Я укусил его в лицо, в щеку, затем ухитрился откусить ему ухо.

Он задохнулся, но не издал ни звука, выказав тем самым еще большее нежелание быть обнаруженным, чем я, и такую стоическую решимость, с которой я никак не ожидал столкнуться. Он подавил крик, когда я выплюнул его ухо, но все же он не был приучен к боли и страху до такой степени, чтобы упорно продолжать схватку. Он зашатался, качнулся назад, врезавшись в столб, подпиравший крышу, схватился рукой за окровавленную щеку, отчаянно ища ухо, которого там больше не было. Он все еще держат мою руку, но хватка ослабла, и я вывернулся.

Это был самый подходящий момент, чтобы всадить нож в его кишки, но моя онемевшая рука еле-еле удерживала нож. Нападать было бы безрассудно – пальцы, утратившие чувствительность, могли выпустить нож в критический момент.

От вкуса крови у меня перехватило дыхание, едва сдерживая рвоту, я отступил. Переложив оружие в левую руку, я лихорадочно начал разрабатывать правую, сжимая и разжимая ее чтобы восстановить кровоток. Руку начало покалывать, скоро она отойдет.

Но он и в мыслях не держал предоставить мне эту отсрочку. Вспышка его ярости могла бы озарить ночь, когда он атаковал меня, вынуждая петлять между автомобильчиками, перепрыгивая через них. С того момента, как я проскользнул в проход, наши роли переменились. Теперь он был кошкой – одноухой, но не устрашенной, а я мышью с онемевшей лапкой. Мысль об уязвимости придала мне быстроты и ловкости, но игра в кошки-мышки шла к своему обычному концу – несмотря на все мои увертки, он сокращал расстояние между нами.

Это медленное преследование было странно безмолвным – только звук шагов по гулкому помосту, сухой скрип подошв по дереву, грохотанье автомобильчиков, когда мы придерживались за них, скользя и огибая их, да тяжелое дыхание. Ни слова ярости или угрозы, мольбы или обращения к здравому смыслу, ни единого крика о помощи. Ни один из нас не желал доставить другому радость услышать стон боли.

Мало-помалу кровообращение в моей правой руке восстановилось. Кровь стучала в распухшем запястье, но я прикинул, что оправился достаточно, чтобы прибегнуть к тому, чему научился от человека по имени Нервз Макферсон на другой, не такой веселой ярмарке в Мичигане, где провел несколько недель в начале лета, после бегства из Орегона. Нервз Макферсон, мудрец, учитель, по которому я очень скучал, был превосходным метателем ножей.

Нервз много поведал мне из теории и практики метания ножа. И после того, как мы расстались и я покинул шоу, с которым мы странствовали --">