Йон Айвиде Линдквист - Движение

Йон Айвиде Линдквист Движение. Место второе

John Ajvide Lindqvist

Rorelsen: Den Andra Platsen

© John Ajvide Lindqvist, 2015

© Яна Бочарова, перевод, 2020

© Михаил Емельянов, иллюстрация, 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2020

* * *

Магнусу Бодину и Карлу-Эйнару Хэкнеру

В реальности вы были в фантазиях

Снаружи

Прислушивайся к движению.

Совет, который Таге Эрландер дал своему преемнику Улофу Пальме, 1969

В Стокгольме на улице Лунтмакаргатан, 14, в окружении других домов стоит маленький домик, флигель. Когда я переехал сюда в сентябре 1985 года, мне было девятнадцать лет. Это было мое первое отдельное жилье, а вырос я в Блакеберге, на улице Ибсенгатан, где жил с мамой. К тому времени я уволился из школы продленного дня для младших школьников, где работал с тех пор, как окончил старшую школу, и даже расстался со своей первой и на тот момент единственной серьезной любовью – девушкой, с которой познакомился за несколько месяцев до этого.

Я переехал в город, чтобы впервые всерьез вступить во взрослую жизнь. Планировал зарабатывать на жизнь фокусами. За лето накопил начальный капитал – двенадцать тысяч крон – выступая на улицах в Старом городе и в парке Кунгстрэдгорден. Этого хватило на четыре месяца аренды квартиры.

Три тысячи крон за дом в центре – на первый взгляд большая удача, но это был вовсе не сказочный уголок в стиле Астрид Линдгрен, как могло бы показаться, а просто кирпичная коробка площадью двенадцать квадратных метров, куда почти не попадал дневной свет. Дом не был предназначен для проживания, и арендовать его приходилось не вполне официально. Договора я не подписывал.

Когда я пришел посмотреть дом в первый раз, моему взору открылся огромный письменный стол темного дерева, который занимал пятую часть помещения. На столе стоял потрепанный телефонный аппарат. По полу были разбросаны бумаги и лотерейные билеты, а сам пол был покрыт грязно-серым ковролином. Мне так и не удалось понять, чем занимались предыдущие жильцы, но тесное прокуренное пространство вызывало ассоциации с какой-то мелкой уголовщиной. Мужчины в потрепанных костюмах, переполненные пепельницы, и невнятное, отрывистое бормотание в замурзанную телефонную трубку.

В доме была раковина и плитка на две конфорки, но душа не было. В туалете размером два на два были унитаз без стульчака и умывальник с коричневыми разводами.

Как мне объяснили, душ был в прачечной общего пользования. Душ и ванна. Хоть дом и выглядел уныло, что-то в нем было притягательное, так что я въехал туда не откладывая.

Тридцать лет спустя я диву даюсь, в каких тяжелых бытовых условиях мне пришлось тогда прожить осень и зиму, но в молодости все представляется совершенно иным. Взор направлен в пока еще не ясное, но многообещающее будущее, а грязь и темнота дня текущего представляются просто временной трудностью. Есть же люди, которым еще тяжелее.

Я должен был стать фокусником. Я занимал неплохие места в соревнованиях в Швеции и в Скандинавских странах, у меня были визитки и рекламный буклет, и реквизит у меня тоже был. Но вот чего не было, так это достаточного количества выступлений, чтобы прокормиться. Переезд в центр был одним из элементов, призванных переломить эту ситуацию.

События, которые произошли за те почти шесть месяцев, что я прожил в своем флигеле, швырнули мою жизнь совершенно в другом направлении, да еще и заставили меня начать писать рассказы в жанре ужасов. Мы еще к этому подойдем.

* * *

Основное воспоминание о том периоде – это темнота. Мне все время приходилось бодрствовать в темноте. Частично из-за особенностей расположения дома, а частично из-за моего режима сна.

Здание стояло посреди узкого двора, куда практически не попадал солнечный свет. Так как все эти дома на четыре квартиры были построены там, где Брункебергская гряда шла под уклон, между входами в квартиры была разница в уровнях, и в две из них нужно было подниматься по лестнице, которая шла вдоль стены моего дома. Любой человек, который шел по лестнице, сразу мог заглянуть в мою каморку. Сейчас я бы купил тонкие занавески, чтобы отгородиться от взглядов, но в то же время не мешать тусклому дневному свету проникать в жилище. В свои девятнадцать лет я просто опускал жалюзи.

Все осложнялось тем, что я был и остаюсь полуночником. Нередко только в три или четыре утра я раскладывал матрас, стелил на него --">