Анатолий Анатольевич Махавкин - Крысиный лев

Анатолий Махавкин Крысиный лев

Ночь — прореха в небесах,

Словно рана в парусах,

Словно чёрная дыра,

Словно тёмная нора.

Ночь, без края и конца,

Я забыл черты лица,

Я забыл, кем раньше был,

Я забыл, я всё забыл…

— Ну хорошо же, голубчик! — Виктор Павлович отложил планшет и самодовольно ухмыльнулся, поправив очки на мясистом носу, — намного, намного лучше. Заметьте, исчезла навязчивая линия неизбежной смерти, которая мне, если говорить честно, успела изрядно надоесть. Сравнить с первым: «На груде неподвижных тел останусь я один» — совсем другое дело. Остался, правда, некий переизбыток чёрной краски, но от него мы тоже избавимся, со временем.

Я покивал головой, стараясь изображать крайнюю заинтересованность и согласие с каждым словом. Впрочем, ничего иного мне и не оставалось, если когда-либо, в обозримом будущем я собирался покинуть стены этого милого заведения.

Виктор Павлович Северцев считался моим личным мозгоправом и лекарем болезной души. Был он также доктором наук, лауреатом множества премий, магистром какого-то ордена и прочая, прочая…Спорить мне с ним не полагалось, ибо предполагалось, что мою внутречерепную начинку он знает намного лучше владельца. Даже если на самом деле дела обстояли несколько иначе.

— Вы просили и я рассказываю, — сообщил я Северцеву, стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее и хлопнул Льва по морде, отчего тот недовольно запищал, но послушно спрятался обратно в карман, — мне сегодня опять снился сон.

Виктор Павлович согнал с лица деланно-рассеянное выражение и пристально уставился на меня сквозь стёкла очков в ультрадорогой, как он неоднократно хвастался, оправе. На мгновение у меня возникло неприятное ощущение, будто на меня смотрит снайпер через оптику прицела. Впрочем, жёсткий изучающий взгляд тут же сменился обычным мягким взором водянистых карих глаз и Северцев откинулся на спинку высокого кожаного кресла.

— Конечно рассказывайте, голубчик, — внезапно он сделал паузу и повернулся на пронзительный писк, раздавшийся со стороны книжного шкафа, — и будь столь любезны, уберите своего зверя от моей Нюси, он её крайне нервирует.

Нервирует? Не то слово! Шёрстка на белой крысе встала дыбом и она, истошно попискивая, забилась в свой домик, отчего наружу торчал лишь кусок розового хвоста. Перед клетью сидел Лев и пристально смотрел через прутья, ворочая длинным носом. Когда проклятая зараза успела удрать из кармана я, честно говоря, не заметил. Пришлось подняться и взять Льва в руку, препятствуя попытке вцепиться в палец. После хлопка по ушам, беглец отправился обратно в карман.

— Огромное вам спасибо, голубчик, — поблагодарил Северцев, — ума не приложу, что находит на Нюсю, когда она видит вашу…Вашего Льва.

Не знает он! А я знал, причём знал очень хорошо.

— Поскольку конфликт полностью исчерпан, будьте так любезны рассказать ваш сон. Вы же знаете, голубчик, любая информация, которая даст ключ к пониманию вашего внутреннего мира — бесценна для меня. Чем скорее я смогу составить отчёт о вашей психической стабильности, тем скорее закончится ваше вынужденное заключение.

Думаю, Северцев послан сюда одной из спецслужб, не один из представителей которых так и не навестил меня после приземления. Ещё до полёта до меня доходили определённые слухи, а тут ещё и тот факт, что именно этому благодушному очкарику я отдан со всеми потрохами в любое время дня и ночи.

На физиономии собеседника светилось такое самовлюблённое самодовольство, что на мгновение у меня возникло нестерпимое желание…Нет! Я резко одёрнул себя. Ещё не хватало здесь и сейчас! Ощутив моё возбуждение, в кармане запрыгал и возмущённо запищал Лев. Попытавшись успокоиться, я начал рассказывать сновидение:

— Мне снилось, будто я опять оказался на борту «Вспышки». Нет, я точно знал, что это — «Вспышка», вот только ничего знакомого там не было. Вместо обычного голубого пластика коридоров — тёмные сводчатые ходы, выложенные потрескавшимся кирпичом, по которому вниз непрерывно стекают потоки воды. Под ногами — каменные плиты в тёмных маслянистых пятнах, а над головой — мрак сводчатого потолка. Единственное знакомое — чёрное небо в узких стрельчатых окнах. Такого неба на Земле нет и быть не может.

Я шёл по коридору в абсолютной тишине и не чувствовал вокруг ни единой живой души. --">