Э М Делафилд - Возвращение Софи Мэйсон (ЛП)

который был единственным, кто обращал на него внимание, о начале своей карьеры в Америке, а затем о своих успехах там.

Он говорил, конечно, по-французски, с характерной для местных жителей тягучестью и с какой-то странной американской интонацией, которая то и дело резала слух. Я очень живо помню тот эффект неумолимости, который производил в маленькой комнате его громкий, не умолкающий голос.

Он все еще говорил, когда случилось… это.

Вы, конечно, можете называть это как угодно. Привидением, коллективной галлюцинацией, или результатом определенных психологических состояний, которые, возможно, встречаются раз в сто лет, но которые охватили людей в ту ночь.

Чувство беспокойства, не покидавшее меня весь вечер, усилилось, а потом… оно вдруг совсем оставило меня, как будто произошло какое-то ожидаемое бедствие, которое оказалось более сносным, чем само его ожидание. Вместо него я испытывал только чувство глубокой печали и сострадания.

Я совершенно точно знал, что нас окружает некая эманация крайнего несчастья. Затем мадам Амеде, сидевшая рядом со мной, заговорила, едва переводя дыхание:

— В чем дело?

В комнате раздались два звука. Одним из них был взволнованный, уверенный голос Олсида, в самый разгар его триумфального рассказа, а другим — череда рыданий и сдавленных, отчаянных воплей.

Этот второй звук донесся из угла, как раз напротив того места, где сидел Ламотт.

Там была дверь, и она медленно открылась. В дверном проеме я увидел ее — молодую девушку в платье конца восьмидесятых годов девятнадцатого века, с испуганным, жалким лицом, всхлипывающую и заламывающую руки.

Это был мой ревенант — Софи Мэйсон вернулась.

Я уже говорил вам, когда начал свой рассказ, что… видение не испугало меня.

Это правда.

Может быть, потому, что я знал историю бедной обманутой девушки, а может быть, потому, что, как вы знаете, я много лет интересовался всевозможными парапсихическими проявлениями. Мне казалось очевидным, даже в тот момент, что эмоциональные вибрации из прошлого, посланные страдающим все эти годы духом, стали ощутимыми для нас, потому что мы на мгновение оказались на волне их восприятия.

В моем случае восприятие было настолько полным, что на одно-два мгновения я действительно мог уловить проблеск той фигуры, испускавшей эти эмоциональные волны.

Амеде и его жена — оба, как я уже говорил, в необычно восприимчивом состоянии — слышали, что я сделал. Амеде, однако, ничего не видел — только расплывчатое пятно, как он потом описал его. Его жена увидела очертания девичьей фигуры....

Как вы понимаете, все произошло в течение нескольких минут. Сначала этот звук горького плача, а затем видение и мое собственное осознание того, что Амеде охватил ужас. Старик, отец Амеде, резко повернулся в кресле с каким-то странным, напряженным выражением на лице — скорее встревоженным, чем испуганным. Впоследствии он рассказал нам, что ничего не видел и не слышал, но внезапно почувствовал напряжение в комнате, и тогда выражение лица его сына испугало его. Но он также признал, что на лбу у него выступил пот, хотя в комнате не было жарко.

— А что же Олсид Ламотт?

— Олсид Ламотт, — медленно произнес рассказчик, — продолжал говорить громко, без пауз и дрожи. Он ничего не замечал, пока мадам Амеде со стоном не упала на стул в глубоком обмороке. Что, конечно, резко оборвало вечер....

Помните, что я говорил в самом начале? Бедный маленький ревенант не испугал меня, но в тот вечер мне было страшно. Испытывая самый леденящий ужас, который когда-либо знал, я страшился вот этого человека — человека, который прожил бурную жизнь после зловещего эпизода своей юности, который изменил саму свою личность и оставил прошлое так далеко позади, что никакое эхо оттуда не могло достичь его. Какова бы ни была когда-то связь между ним и Софи Мэйсон — и кто может сомневаться, что с ней она пережила саму смерть — для него теперь все это ничего не значило — эта связь погибла под тяжестью лет.

Именно это и пугало меня — не кроткий, страдальческий дух Софи Мэйсон, но глаза, которые ничего не видели, уши, которые ничего не слышали, громкий, уверенный голос, который, в то время как мы испытывали трепет, говорил об успехе, деньгах и жизни в Питтсбурге.

Перевод: Кир Луковкин

--">