Алексей Кунцевич - Жажда справедливости. Избранный

я запнулся.

Вошел Константин в белом шелковом халате.

—Привет, красавицы,— приветствовал он девушек, которые поцеловали его в обе щеки.

—Мы будем в оранжерее,— сказала Светлана, и они удалились.

В дверях показался Илья.

—Где Павел Анатольевич?— спросил у него Константин.

Илья ответил:

—Он принимает душ.

—Что ж, подождем. Скажи— пусть не торопится. Андрей Валентинович, вы не слишком голодны?

—Нет, я не успел проголодаться.

—Вы же направлялись в парк «Надежды».

Сказать, что я был удивлен, значит не сказать ничего.

—Откуда вам это известно?— только и мог произнести я.

Илья вышел, а Константин ответил:

—Мне известно многое, дорогой Андрей. Вам не терпится получить ответы на все вопросы? Ведь так?

—Почему я?

—А вы мне нравитесь.

Он подошел к столику у окна.

—Я скажу вам кто я,— говорил он, стоя ко мне спиной,— меня зовут Виталий Ветров. А Константин— мой псевдоним. Только так мне удается оставаться незаметным.

Я молчал.

—Всё, что вы видите здесь, дорогой Андрей, принадлежит мне. Мне принадлежит не половина города, как вы решили. Кроме этого особняка я ничего не имею. Но, год назад я мог насчитать несколько тысяч городов, где мне принадлежало почти всё. Надеюсь, вы запоминаете. Вы обещали мне, помните?

Мой язык едва шевелился:

—Да, помню, Виталий Васильевич.

—Может быть, перейдем на «ты»?

—Хорошо.

—Ты извини— я навязываюсь тебе, но уверен, ты наживешься на книге, которую напишешь через год.

—Я не жажду наживы… Бред какой-то.

Он резко повернулся:

—Да, мой друг, бред. Всё в жизни бред. А есть ли жизнь? Ты видишь перед собой человека, совесть которого не чиста, душа которого вскоре предстанет перед Создателем и своим отцом, и будет держать ответ за всё ею совершенное здесь. Бред, друг мой, бред. То же сказал и я, когда встретился с моим отцом больше десяти лет назад.

Виталий тяжело вздохнул и опустился в кресло.

—Знаешь ли ты, что Люцифер нам завидовал? О, как завидовал! Он даже посмел перечить отцу, за что и был повергнут. Сын Утра Прекрасного, ангел сошел на землю, чтобы соблазнять вопреки своей воле, чтобы снова и снова с падением каждой новой души видеть, как отдаляется его возвращение домой. Представляешь, каков размер его ненависти к роду людскому?

Наступила тишина, которую нарушало лишь тяжелое дыхание Ветрова. Я видел, что на его лице выступила краска; он сильно переживал то, что говорил.

—Ты веришь в дьявола?— вдруг спросил он.

—Да, но ваш… твой рассказ настолько невероятен…

—Вот, человек!— воскликнул он.— Вот она, твоя вера! Неужели тебе всё нужно видеть своими глазами, чтобы поверить?! Где уж там роду людскому очиститься, если вера его ограничивается мифическими идеями, искаженными временем до неузнаваемости… Тогда вот что,— он резко поднялся,— помнишь дело Леонарда? Ему где-то тринадцать лет.

Я вспомнил ту шумиху в прессе и телевидении, когда кто-то предположил, что наступает конец света.

—Да, конец света,— как эхо повторил мою мысль Виталий.— Леонард— это Сатана… Ты не веришь, что он был здесь?

Неожиданно в коридоре послышался звон. В столовую вошел рыцарь в золотых доспехах. Скрежет и грохот был таков, что резало уши.

—Теперь веришь?— сказал Ветров, указывая на рыцаря.— Его нет, это плод моей фантазии.

Рыцарь постоял несколько секунд, потом растворился в воздухе.

Мои ноги подогнулись, я сел. Мой собеседник застонал. Схватившись за голову, он упал в кресло.

—С вами всё в порядке?

—Подобные шоу,— говорил Ветров,— обходятся моему организму очень дорого.

—Теперь верю,— был мой ответ.

Он усмехнулся и откинулся на спинку.

—Чтобы уж совсем от твоих сомнений ничего не осталось, я предложу проанализировать сегодняшнее положение российской экономики. Мы шагнули далеко за десять лет. Рубль стал в несколько раз дороже доллара. На иномарках ездят единицы, наивно считая, что это престижно, а «восьмидесятка» стала самой дорогой машиной в Европе. Благосостояние народа увеличилось в десятки раз. Что же это, если не чудо? Где находится преступность России? Она в страхе. Быть преступником гораздо опаснее, чем гулять ночью в трущобах. Друг мой, это всё сделано с моей помощью, как не чудовищна сия мысль. «Триумф» владеет почти всем миром. Теперь мы диктуем законы. Всеобщее благоденствие не за горами.

По-моему, он был похож на безумного, --">