Джеффри Сэкетт - Клеймо оборотня

жестокую и надменную.

— Заткните свои грязные рты! — вдруг заорал он. Не все цыгане поняли его слова, но смысл не оставлял сомнений и они настороженно примолкли. Их жалкая покорность вызвала у него удовлетворенную ухмылку.

— Вы, животные! Кто-нибудь творит по-английски?

Калди еле слышно вздохнул и ответил на необычном, несколько старомодном английском:

— Я имею некоторые познания в этом языке.

— Отлично, будешь тогда моим переводчиком, — заявил главарь тоном, не терпящим возражений. — Скажи своим, что они пойдут с нами. Так приказал руководитель Партии Белого Отечества.

Он усмехнулся, вдруг подумав, как удачно совпали инициалы названия партии с тем прозвищем, которое они сами придумали для себя — «кнуты».^[1] Но в следующее мгновенье усмешка исчезла, и он продолжил:

— Скажи им, что кончилось время, когда они безнаказанно воровали и разносили заразу. Скажи, что они будут делать то, что им прикажут. Скажи, что это касается всех — женщин и мужчин, детей и взрослых, стариков и молодых.

Он умолк и выжидательно посмотрел на Калди.

— Ну давай, говори!

Калди снова вздохнул и, как-будто через силу, перевел. Цыгане испуганно загомонили, но тишина была быстро восстановлена, после того, как один из бандитов несколько раз выстрелил поверх голов пленников.

— Скажи им, что мы не собираемся отвечать ни на какие вопросы и не потерпим фокусов, — продолжал главарь. — А сейчас они пойдут с нами к машинам и…

— У них нет вопросов, и они не будут сопротивляться, — прервал его Калди, — но у них есть просьба.

Главарь нахмурился.

— Вот как? Что за просьба?

— Они хотят, чтобы вы связали меня цепями и оставили здесь.

Бандиты приглушенно засмеялись, но угрожающий взгляд предводителя остановил их. Он снова повернулся к Калди, оставив без внимания его слова.

— Раз уж ты говоришь по-английски, мне придется приказывать этим скотам через тебя. Знай, что ты отвечаешь за из поведение. Если они будут сопротивляться или еще чего, ты заплатишь за это. Ты меня понял?

Калди не ответил. Он отрешенно смотрел на главаря, и тот вдруг ощутил какое-то странное беспокойство. Он ожидал встретить или страх, принижающий человека, или отчаянное сопротивление, но этот цыган оставался спокойным, равнодушно приемля свою судьбу. Казалось, он скучал.

Пообещав себе, что заставит этого ублюдка пожалеть о такой наглости, главарь приказал своим людям двигаться, и они погнали толпу цыган по узкой тропе сквозь лес. Бандитам не нужны были подробные инструкции, потому что за последние несколько месяцев они основательно набили руку в захвате и транспортировке людской массы. Цыган выстроили в цепочку, сами «кнуты» шли впереди и в хвосте колонны, и человек пять контролировали пространство вдоль тропы.

Прошло полчаса, пока они добрались до пустынного в это время шоссе. Грязная проселочная дорога из леса, под сенью которого, казалось бы, так надежно укрылись цыгане вместе со своим скарбом, вывела к месту, где стояли пять больших грузовых фургонов. Когда пленники подошли ближе, они услышали тихие испуганные голоса, доносившиеся из трех ближайших фургонов и поняли, что «кнуты» в этот вечер побывали и в других местах. Два фургона были пусты, и вновь прибывших затолкали в самый последний. Четвертая машина, по всей видимости, предназначалась для самих бандитов.

Эти фургоны, перевозившие человеческий груз, ничем не отличались от десятков тысяч точно таких же машин, колесивших по дорогам Америки днем и ночью, с той лишь разницей, что эти пять грузовиков были ворованными и перекрашенными и имели поддельные номерные знаки.

Калди, Бласко и старуха замыкали колонну пленников и, когда подошла их очередь забираться в грузовик, Бласко предложил старухе помощь. Она отрицательно затрясла головой и начала что-то сердито говорить. Обернувшись, главарь крикнул Калди:

— Скажи ей, чтоб заткнулась и лезла в машину!

Калди печально улыбнулся старухе, затем посмотрел в потемневшее небо, где уже появились первые звезды.

— Она не поедет в этой машине, если в ней поеду я, — сказал он мягко. Его слова как-будто послужили сигналом для остальных цыган, которые стали выпрыгивать из фургона, несмело и вместе с тем с какой-то взволнованной решимостью.

Главарь ухмыльнулся. Жестом он приказал старухе подойти. Она заковыляла к нему, лопоча что-то на своем несуразном языке. Некоторое время он слушал ее --">