Рэймонд Уильямс - Гробовщики

невидимых сейчас существ. Найти толстую цепь не составило большого труда, и уже через несколько секунд она вместе с часами перекочевала в его карман. «Так, а теперь перстень», — подумал он и сдвинулся чуть в сторону. Пальцы пробежались по сырой, липкой ладони покойника, наткнулись на что-то мокрое, похожее на слизняка, и отшвырнули его в сторону. Послышался слабый хлюпающий звук, когда неведомое создание шлепнулось на дно гроба. «Ага, вот он!» Кончиками пальцев он нащупал массивный перстень, вцепился в него, потянул на себя… но безрезультатно. Перстень даже не шелохнулся. Тогда он обеими руками обхватил ладони доктора и понял, что они сильно распухли. Проклиная про себя мертвеца, он притянул его руку к себе и, зажав желанный палец одной своей рукой, а тыльную часть ладони другой, принялся тянуть их в разные стороны, одновременно выкручивая и изламывая. Послышался хруст ломаемой кости и после нескольких дополнительных отчаянных рывков Сэмюелю наконец удалось оторвать палец доктора. Он поспешно сунул перстень в карман, а палец бросил обратно в гроб. Распрямившись, он ногой затолкал крышку гроба на место, выкинул лопатку из могилы и начал выкарабкиваться наружу. Жирная, осклизлая, размокшая от ночной влаги и тумана глина не позволяла зацепиться, хоть как-то ухватиться за нее, пальцы соскальзывали и, казалось, сама яма не позволяла ему выбраться из нее. После нескольких отчаянных попыток он ухитрился подпрыгнуть и выкарабкаться наверх, основательно перепачкавшись в жидкой земле. Наскоро побросав землю в могилу, он собрал свои вещи и, все так же окутываемый плотным туманом, побрел назад к деревне.

Спустя неделю после своего ночного похождения Сэмюель сидел в «Трех колоколах» и громко хохотал над какой-то грубой шуткой. Он был пьян, потому что праздновал успешную продажу часов и цепи — сделка состоялась в тот же день. Сначала ему хотелось загнать и перстень, но потом он передумал. Было в этом украшении что-то эдакое, нравилось оно ему, так что расставаться с перстнем он не захотел. Вплоть до сегодняшнего дня оно лежало у него дома, но, коль скоро часы с цепью «ушли», можно было и покрасоваться. Притом перстень настолько плотно сел ему на палец, что, как он ни старался, снять его потом так и не удалось. «Что ж, — подумал он, — значит, это само Провидение. Перстень теперь навеки мой!»

— А ну-ка, бармен, плесни в нее еще! — хмельно воскликнул он, громко ударяя кружкой о стойку бара и опуская ее прямо в лужу пива.

Он стоял, упершись обоими локтями о крепкую дубовую стойку, и водил хмельным взором по полной фигуре помощницы бармена, которую звали Сэлли. Сэмюель собирался уже опрокинуть в себя очередную порцию пива, когда в таверну вошел Томас.

— Эй, Томас, дружище, иди-ка сюда! Выпей со мной! — прокричал он.

Томас Картер пронес свое громоздкое тело сквозь нестройные ряды шатающихся посетителей и остановился рядом со стойкой.

— Что ж, можно хлебнуть немного эля, — пробормотал он своим низким грудным голосом.

Вскоре настроение у него заметно улучшилось, и он даже время от времени чему-то посмеивался. В один из моментов попойки, когда окосевший взгляд Сэмюеля неотрывно уткнулся в мелькавшие в разрезе платья Сэлли пышные груди, веселую улыбку словно ветром сдуло с лица Томаса. Он резко поднял веки, и его в общем-то трезвые глаза сразу же ухватили видневшийся на пальце дружка источник ярко-зеленого сияния. Он знал этот перстень, ведь ему так часто приходилось видеть, когда, доктор Эдмунде перевязывал ему какую-нибудь рану или подносил ко рту больной матери чашу с лекарственным снадобьем. Затем он перевел взгляд с перстня на его обладателя, и глаза его сузились, губы поджались, однако Томас смог подавить в себе гнев и теперь ждал.

Перед закрытием таверны Сэмюель нетвердой походкой вышел на улицу, крепко держась за руку человека, чуть ли не в два раза превосходившего его ростом и силой. Он смеялся и пел, тогда как напарник его хранил молчание.

— Эй, Томас, ты куда? Мы же прошли наш поворот. Ты что, набрался, как судья? — Сэмюель захихикал над собственной шуткой и громко икнул.

— Нет, мы идем правильно, — спокойно прозвучал глубокий голос Томаса, который почти нес тело своего приятеля по усаженной деревьями неширокой дороге.

— Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Да послушай же ты, Фома неверующий! — Он снова зашелся в смехе от своего чувства юмора. Между тем Томас провел его чуть дальше, пока они не --">