Энн Райс - Любовь и зло

Энн Райс Любовь и зло

Моему сыну Кристоферу Райсу

и моему другу Гари Суоффорду

посвящается

Стань моим помощником. Стань моим инструментом, помогающим осуществлять то, к чему я призван на Земле.

Оставь пустую жизнь, которую ты сам для себя придумал, и послужи мне своим умом, храбростью, хитростью и непревзойденным изяществом.

Скажи, что ты хочешь этого, и твоя жизнь отвратится от зла. Подтверди это, и тотчас ввергнешься в пучину опасностей и сердечной боли, чтобы творить безусловное добро.

Ангел Малхия, обращаясь к Тоби О’Дару

в «Песне серафимов»

Тем, кто странствует в ночи,

Светят Господа лучи.

К тем, кто в странах дня живет,

Богочеловек грядет.

Уильям Блейк.

Изречения невинности ^[1]

Каждый из нас ангел, но только с одним крылом, и все мы можем летать, лишь обнявшись друг с другом.

Лучано де Кресченцо

1

Мне снился сон об ангелах. Я видел и слышал их среди великой и бесконечной вселенской ночи. Видел, как огоньки — а это и были ангелы — проносятся туда и сюда, оставляя после себя ослепительно сверкающий след; некоторые из них были величиной с комету и пролетали, мне казалось, настолько близко, что их пламя должно было превратить меня в пепел, но я не ощущал жара. Не чувствовал опасности. Не чувствовал себя.

Среди огромного, нескончаемого царства звука и света я ощущал вокруг только любовь. Чувствовал, что меня понимают — глубоко, полностью, что меня любят и поддерживают, что сам я являюсь частью всего, что вижу и слышу. Но в то же время я сознавал, что не заслуживаю этой любви и этого понимания. Тогда некое подобие скорби захлестнуло меня, и все мое существо слилось воедино с поющими голосами, ибо пели голоса обо мне.

Я услышал, как высоко вознесся над другими голос Малхии, трубный, сверкающий, когда он объявил, что теперь я принадлежу ему и должен идти с ним рядом. Ведь он избрал меня своим помощником, и мне предстоит исполнять все, что он велит. Этот голос, гулкий, переливающийся, возносился выше и выше. А вместе с ним звучал еще один, не такой громкий, зато нежный и лучезарный. Этот голос пел о моей жизни на земле и о том, что мне предстоит сделать; он пел о тех, кто нуждается во мне, кто любит меня; он пел о заурядных делах, заурядных помыслах — и все это с непревзойденной отвагой ставил он вровень с великими свершениями, к каким звал Малхия.

И обе переплетающиеся темы были такими величественными, и музыка почти осязаемо обволакивала, обнимала меня, словно любящее существо. Я припадал к груди этой музыки и слышал торжествующий голос Малхии, заявляющего о своих правах на меня, утверждающего мою ему принадлежность. Второй голос звучал слабее, однако вовсе не собирался сдаваться. Второй голос никогда не сдавался. Он был по-своему прекрасен и мог вечно петь так, как пел.

Послышались и другие голоса — точнее, они непрерывно звучали все это время. Другие голоса пели вокруг и рядом, перекликались с голосами ангелов, как будто отвечая им из-под сводов бескрайнего купола. Голоса, ангельские и эти, другие, сливались в единый хор, и я вдруг понял, что это голоса молящихся людей, молящихся обо мне. Люди молились раньше и будут молиться потом, и в далеком будущем, они молятся всегда, и, должно быть, все эти голоса радуются тому, каким я уже стал, каким еще стану. Ведь моя душа была так мала и печальна, а этот яркий мир, в котором я оказался, настолько огромен — мир, где даже слово теряет смысл, потому что нет в нем ни границ, ни меры, чтобы его измерить.

И на меня сошло блаженное знание: всякая живая душа есть предмет подобного восхваления и удостаивается нескончаемого, неудержимого песнопения; всякая душа возлюблена, как моя, познана, как моя.

Разве может быть иначе? Разве могу я, со всеми своими недостатками, при всех своих потерях, быть единственным? Нет, конечно, — вселенная полна душ, слившихся в этой величественной, торжествующей песне.

Всех их знают и любят так же, как знают и любят меня. Все они на виду, ибо даже я наблюдаю, как в своих молитвах распускаются эти души яркими цветками на ткани бескрайнего золотистого полотнища.

— Не прогоняй меня. Не отсылай обратно. --">