Михаил Алексеевич Горожанин - Огненная кровь

себя поразился тому, как дружно солдаты поспешили ему на помощь, несмотря на его вечное бурчание и придирки. И несмотря на страх перед тем, кого они считали дьявольским отродьем.

Князь помедлил, потом отпустил рукоять меча. Тяжелая гарда лязгнула об оковку ножен. Затаивший дыхание Бамбер медленно выдохнул.

– Завтра, – обрывисто, словно вбивая каждым словом гвоздь, проговорил князь, – по моим расчетам, мы достигнем цели. Вы нужны мне для последнего боя. Потом я расплачусь с каждым из вас звонкой монетой – и можете идти на все четыре стороны! Но до тех пор я не желаю слышать ни слова за моей спиной, если дорожите головами!

Солдаты замерли, не решаясь приблизиться. Первый порыв прошел, и к ним вернулся страх. Бамбер чувствовал этот страх своей спиной.

– Далее! – Плюмаж на шлеме князя качнулся, когда тот оглядел людей. – Со вчерашнего дня я требовал на каждой стоянке замораживать оружие и держать его ледяным весь следующий день! Это было оговорено, и за это была назначена отдельная плата! Для вас что, мои приказы не имеют силы? Я должен платить вам просто так?

Пехотинцы заворчали, и Бамбер вдруг вспомнил, что и сам не исполнил идиотский приказ этим вечером. Он потупился и снова поклонился князю, признавая свою вину.

– Будет исполнено, господин. Простите нас, господин.

Князь помолчал. Потом добавил, при этом голос его был почти спокоен.

– Один день! Еще один день я требую от вас повиновения! После этого можете убираться ко всем чертям!

Рыцарь стремительно развернулся и ушел. Бамбер вздохнул. Потом с благодарностью сказал, поворачиваясь к отряду:

– Спасибо, братцы.

Солдаты с лязгом бросили мечи в ножны. На всех лицах читался все тот же страх. Баран вышел вперед и, скривившись, как от боли, проговорил, глядя вслед удалявшемуся князю:

– Уходить надо, старшина. Чую я, ввязались мы на этот раз во что-то… Кабы не пожалеть потом…

Многие закивали, но к Бамберу уже вернулось присутствие духа. Он хмуро оглядел людей и твердо сказал:

– Мы останемся. И отработаем наши деньги завтра, как положено. А потом я буду обходить замок этого дьявола за десять лиг. – Он махнул рукой двоим парням: – Растопите снега и налейте бадью!

Алебардисты набили котел снегом и, дождавшись, когда он растает, наполнили глубокую деревянную бадью. Пехотинцы по очереди стали макать в нее клинки мечей и лезвия алебард. От ночного холода теплая вода моментально замерзала на стали. Когда солдаты закончили непонятный для всех обряд, арбалетчики забрали бадью и стали макать в воду наконечники бельтов^[5]. Старшина распределил посты и приказал остальным ложиться спать. Алебардисты прижались друг к другу, укладываясь вокруг костров на набросанный лапник. Бамбер устроил себе лежак, завернулся плотнее в просохший, наконец, шерстяной плащ и стал смотреть на звезды.

Ему не по душе был этот поход. Не по душе был князь, никогда не снимающий полного доспеха. С души воротило от его тощего обтрепанного слуги, замотанного в свою рясу и тряпье так, что никто никогда не видел его морды. Но больше всего Бамбера угнетало душегубство женщин. Он, как и все, исправно молился, имел веру, но к охотникам на ведьм из церковников относился с презрением. Ему всегда казалось, что в их рвении больше виновата ненависть к женскому полу от долгого воздержания, нежели вера. Конечно, он был наемником, и в селениях, в которых им доводилось бывать, сам частенько пользовал местных бабенок, не успевших укрыться от вечно похотливой солдатни. Но при этом никогда не замерзали в снегу неподвижные, изувеченные непогребенные тела в разорванных и окровавленных платьях, какие оставались после того, как слуга князя проводил над пленницами свои ритуалы, неведомые никому, кроме его хозяина. Засыпая под перекличку постовых и приглушенные крики продолжавшей мучиться женщины, Бамбер подумал, что завтра, наконец, он избавится от этого ярма и этого кошмара.

Утро встретило солдат легким сухим снежком и морозцем. Позевывая, алебардисты грели руки у костров, вздрагивая от холода. Оруженосцы риттеров сворачивали шатры, не трогая пока шатер хозяина, седлали коней. Животные храпели и выкатывали глаза. Подручные озабоченно переговаривались, оглядываясь на лес, в котором могли быть волки, хотя ни волчьих следов, ни воя, накануне не слышали.

Когда отряд уже построился в походную колонну, из шатра князя раздался радостный визгливый вопль и вслед за ним громкий голос их --">