Елена Владимировна Прокофьева - Принц Крови

колени…

Наконец, отзвучал «Agnus Dei», придворные чинно поднимаются и выстраиваются для причастия.

Первый в очереди его величество король, за ним королева-мать, и следующим — Филипп…

В одной руке кардинала облатка, в другой чаша с кровью Христовой.

Приближаясь к нему, Филипп отчего-то чувствует все нарастающую панику. Он вдруг понимает, что не может вкусить Святых Даров… Он тут же умрет в муках, если сделает это.

Кардинал протягивают ему облатку, служка подставляет под подбородок золотой диск, чтобы ни единая крошка священной плоти Христовой не упала на пол, а Филипп смотрит на запястье кардинала, на голубую вену под тонкой кожей, и его голод вдруг делается настолько невыносим, что он хватает его преосвященство за руку и впивается в его запястье зубами. М-м, у него откуда-то появились острые клыки, как удобно!

Кардинал в ужасе вопит, облатки и чаша падают из его рук.

Служка резво отскакивает в сторону.

Кровь течет Филиппу в рот, и он глотает ее с жадностью, — это так вкусно, это такая сладость, невозможная, ошеломительная сладость. И пожар в желудке, наконец-то утихает, и рассеивается туман перед глазами.

Кто-то рядом визжит: то ли матушка, то ли Великая Мадемуазель, а может быть, все прихожане в церкви кричат. В самом деле, все это, должно быть, выглядит чудовищно! И весьма шокирующе! Его высочество герцог Орлеанский вцепился зубами в руку Мазарини! Какой скандал!

Его преосвященство пытается вырваться, но у него ничего не выйдет. О нет, теперь уж он во власти Филиппа, и ему не уйти живым! Молниеносным движением Филипп схватил кардинала за горло, наклонил к себе и вонзился клыками в его шею. О да! Так еще лучше! Так можно насытиться гораздо быстрее!

Филипп пил кровь, пока тело Мазарини не обмякло в его руках, и последний вздох не сорвался с его посиневших губ. Только тогда он отпустил его, и оно грузно упало на пол. Еще мгновение принц смотрел на распростертого у его ног кардинала, чувствуя неизъяснимое счастье. Наконец-то, он сделал это! Наконец-то он его убил!

Правда голод почему-то совсем не ослабел. Странно: он выпил столько крови, а она будто провалилась куда-то в бездну. Обычно бывает иначе… Обычно?

Все произошло так быстро, что никто из прихожан не успел вмешаться, чтобы спасти несчастного кардинала. Придворные в панике повскакивали с мест. Они суетились и кричали. Кто-то просил позвать стражу. Кое-кто привычно лишился чувств.

Филипп смотрел на этих людей, и до него вдруг стал доходить весь ужас содеянного им.

Черт, он убил кардинала! Вот так — у всех на виду! Теперь ему конец! Сейчас сюда ворвутся гвардейцы и убьют его с перепугу, а если не убьют — то схватят, а потом заточат в крепость до конца его дней! Еще бы — ведь он повредился умом или сделался каким-то чудовищем! Он опасен для короля!

Не успел Филипп подумать об этом, как двери, в самом деле, распахнулись и в церковь ворвались гвардейцы, на ходу выхватывая шпаги.

Нужно спасаться, бежать!

Но вместо этого Филипп застыл, тупо глядя на то, как к нему приближается смерть.

Вдруг кто-то схватил его за руку и с силой толкнул в сторону. Обернувшись, Филипп увидел шевалье де Лоррена с обнаженной шпагой в руке. А он-то откуда здесь взялся?!

— Что вы наделали? — заорал Лоррен, — Совсем рехнулись?!

Филипп не успел ничего ответить.

— Бегите! — крикнул Лоррен, — Ну же, быстрее!

И в тот же миг его шпага скрестилась с чьей-то шпагой.

Филипп не видел, что происходило дальше.

В панике он метнулся во тьму, промчался по коридору, и, оттолкнув в сторону служку, вломился в сакристию, откуда, сшибая по пути какие-то священные сосуды, кинулся к двери. Еще несколько мгновений — и он успеет выбежать на улицу. А дальше — что?! Куда ему бежать?!

Филипп распахнул дверь. И вылетел из церкви. Прямо под лучи палящего солнца.

В тот же миг всего его охватило пламя…

Принц заорал от ужаса и боли. И — проснулся.

Открыв глаза, Филипп несколько мгновений смотрел безумным взором в потолок, не понимая, что происходит, крик еще рвался с его губ, и даже кожа горела, словно обожженная. Постепенно, впрочем, до него начало доходить: он не сгорел, он дома, в своей кровати, в безопасности. От солнечного света его скрывают толстые каменные стены и бронированная дверь.

И Мазарини умер уже более трехсот лет назад. Своей смертью. А вовсе не от его клыков.

Вот черт! Надо же присниться такому… Не к добру это, --">