Гильермо Дель Торо , Чак Хоган - Штамм Закат

Штамм Закат

А эта книга — Лоренсе, со всей моей любовью.

ГДТ

Моим четырем любимейшим созданиям.

ЧХ

Отрывок из дневника Эфраима Гудуэдера

Пятница, 26 ноября.

На то, чтобы миру наступил конец, хватило всего лишь шестидесяти дней. И именно мы должны были ответить за это — ответить за наши промахи, за наше высокомерие…

К тому времени как Конгресс наконец занялся кризисом, проанализировал его и принял соответствующие законы (в конечном итоге на них наложили вето), мы уже проиграли. Ночь целиком и полностью стала принадлежать ИМ.

А мы погрузились во тьму, страстно жаждая света, на который уже не имели никаких прав…

И все это — спустя считанные дни после того, как мир познакомился с нашим «неоспоримым видеодоказательством». Истина, предоставленная нами, потонула в тысячах издевательских опровержений и пародий: нас заютьюбили так, что не осталось уже и проблеска надежды.

Наше предупреждение — «Пришла Ночь» — стало любимым каламбуром телешоу «Поздней ночью с Конаном О'Брайеном»: ох, мол, какие же мы всезнайки, какие мы умники, ну просто умники-задумники, ха-ха-ха, — и тут действительно упали сумерки, и перед нами распахнулась беспредельная и беспредельно равнодушная бездна.

Первая реакция публики на любую эпидемию — всегда Отрицание.

Вторая реакция — Поиск Виновных.

На свет божий были извлечены все известные пугала, обычно используемые для отвлечения внимания: экономические проблемы, общественное недовольство, поиск расовых козлов отпущения, угрозы террористов.

А в конечном итоге пугалами-то были мы сами, и никто другой. Мы — все. Мы позволили этому случиться, потому что никогда не верили, будто подобное может произойти. Мы были слишком умны. Слишком развиты. Слишком сильны.

И вот теперь — полная тьма.

Нет больше никаких данностей, никаких естественных человеческих потребностей, никаких абсолютов — нет ни малейших оснований для нашего дальнейшего существования. Основные принципы человеческой биологии переписаны заново — переписаны не кодом ДНК, а кровью и вирусами.

Паразиты и демоны кишат повсюду. Наше будущее теперь — это не естественное разложение органического вещества, именуемое смертью, а сложное дьявольское преобразование. Заражение паразитами. Становление чего-то другого.

ОНИ отняли от нас наших соседей, наших друзей, наши семьи. ОНИ носят теперь наши лица, лица наших знакомых, наших близких.

Нас выставили за двери наших домов. Изгнали из нашего соб ственного царства, и мы бродим теперь по задворкам в поисках чуда. Мы, выжившие, обескровлены, хотя инее буквальном смысле. Мы сломлены. Мы потерпели поражение.

Но мы не обращены. Мы — не ОНИ.

Пока еще — не ОНИ.

Эти записки — не отчет и не хроника событий. Скорее это стенания, поэзия ископаемых, воспоминания о том, как эпохе цивилизации пришел конец.

Динозавры не оставили после себя почти никаких следов. Всего лишь несколько косточек, сохранившихся в янтаре, содержимое их желудков, выделения динозавровых организмов.

Я только и надеюсь на то, что, может быть, мы оставим после себя нечто большее, чем оставили они.

Серые небеса^{1}

"Лавка древностей и ломбард Никербокера" 118-я восточная улица, Испанский Гарлем

Четверг, 4 ноября.

«Зеркала — мастера на плохие новости», — думал Авраам Сетракян, стоя под зеленоватой лампой дневного света, укрепленной на стене ванной комнаты, и разглядывая себя в зеркале. Старый человек, смотрящий в еще более старое стекло. Края зеркала потемнели от времени, порча наползала уже на центральную часть. На его отражение. На него самого.

«Ты скоро умрешь».

Зеркало с серебряной амальгамой говорило ему именно это. Много раз Сетракян был на волоске от смерти — бывало, дела обстояли даже хуже, — но этот случай отличался от всех прочих. В своем отражении старик видел неотвратимость кончины. И все же Авраам каким-то образом находил утешение в искренности старых зеркал. Они были честными и чистыми. Это, например, являло собой замечательный образец, изготовленный еще в начале XX века. Зеркало было довольно тяжелым, оно держалось на многожильном проводе, прикрепленном к старой керамической плитке, и располагалось наклонно: верхняя часть слегка отходила от стены. В жилище Сетракяна было около восьмидесяти зеркал с серебряной амальгамой: они свисали со --">