Роман Евгеньевич Терехов - Али Бабай

– неуютно и неправильно. А еще увидел длинный вспухший шов через весь живот. Вскрытие что ли? А почему не до грудины – лень им было? А чего зеленкой не намазали? Или не надо? Интересно, а назад требуху всю сложили или как попало запихали? А вскрытому можно самому ходить или надо на каталке ездить?

Вспомнил тогда: ночь, улица, огни, крики, резкая боль, лица врачей в маске, шум аппаратуры, переходящие в неразборчивый шепот слова, ласковая и ждущая темнота. Шов выглядел страшно, но надежно. Мысль о том, что он может лопнуть и мне придется собирать свои кишки с засыпанного битым стеклом пола сделала свое гнусное дело – замутило. Упал на стену, отдышался. Ощупал живот. Шов против чаяний не разошелся, кишки находились на своем законном месте. Вновь нестерпимо захотелось пить. И мысли про одежду чередовались с намерениями разобраться с происходящим – а куда все подевались? А еще хорошо бы выбраться из больнички, раз уж не судьба проснуться дома в теплой постельке, испить чашечку кофию и пойти на службу.

Дальше не пошел – по стеклу топать босиком – занятие для йога. Вернулся в сортир, шлепая кровью. Отодвинул статую доктора в сторонку. Зажав нос, снова напился впрок. Освежился. Вроде полегчало. Выколупал под струей воды стекляшки из копыт. Боль похоже растворилась в общем фоне хренового самочувствия. Досада жгла грудь. Да сильно.

Пока суть, да дело, доктор прищуренный намылился сбежать с моей распашонкой в руках. Я догнал странного бродягу и обшарил карманы его халата. Помучался, изощряясь на тему справедливой компенсации. Карманник из меня хреновый, но все же выудил– таки блокнотик, сотовый телефон и пачку курева. Внутри душистой ажно до дрожи коробчонки перекатывалась потертая зажигалка и три мятых сигареты.

Вдохнул ароматы табачные – понял, отчего худо мне. Затрясло, что света белого невзвидел. Затянулся, подошел к выбитому окну и чуть не выронил сигарету на улицу. Ветер донес запах пожаров, звуки сирен и стрельбы. Город еще цеплялся за жизнь. Шумно. Азартно. Бестолково. По– бабьи отгоняя криком ужас – предвестника неминуемой смерти. Ну вот, допрыгались. Поделом.

По черному снегу, между брошенных во дворе авто и деревьев с разной скоростью двигались неуклюжие фигуры. Хаотично. Скажите на милость, чего это медсестра заперлась в кусты и встала раком? А этот дурило в халате на голое тело и босиком чего забыл посреди грязной дороги? Мимо него прополз на руках огрызок человека – ноги объедены до костей. Группа граждан влипла в решетчатый забор, вытянув неуклюжие грабли – с другой стороны на них истерично тявкала какая– то шавка. А эти совсем голые идут, не иначе из общей бани – мужчины, женщины. Кожа желтушная, бледная, с багровыми или черными пятнами во всю спину. А вот пациенты «разбегаются» мелкими группами по пять– семь особей. Вот общую массу вклинилась светлая струя медиков – пятна застарелой крови хорошо видны на их белых и зеленых халатах…

Какие они все глупые, жадные, нехорошие. Весь кагал словно серой дымкой объят, за каждым бредущим – шлейф мерзости. Где погуще, где слаб совсем. Носом не чуешь, глазом не видишь ЭТО, а знаешь, что есть. И страшно.

Я окинул взором окрестности и понял, где нахожусь – в Больнице скорой медицинской помощи или БСМП. Левый Берег Иртыша, город Омск, Сибирь, планета Земля. И слишком уж глобальная получалась картина для сна ужасов…

В чужом махровом халате на голое тело и разных тапочках на босу ногу я спускался в холл, осматриваясь по сторонам. Да так на предпоследних ступеньках и замер. Было от чего.

Первый этаж, похоже, брали штурмом: холл разгромили в пух и прах. Крошево битого стекла, залитого кровью покрывало пол. Там где имелось свободное место между трупами, раскиданными по всему видимому пространству в разной комплектации и позах. Колонны гордо несли пулевые отметины и бурые брызги. Ни одного целого стекла ни в окнах, ни в перегородках не осталось. И вновь этот омерзительный запах заполонил собой все пространство от пола до потолка. Ни вдохнуть, ни выдохнуть без курятины…

Кто с кем воевал? Мир сошел с ума. Одни люди убивают других. Кто– то пожирает мертвецов, как желанное лакомство. Сколько видит глаз – все трупы как минимум со следами укусов, другие же и вовсе обгрызены до неузнаваемости. Не поймешь, кто лежит – мужчина или женщина, доктор или пациент или вовсе случайный пострадалец.

– Ау! Есть кто дома? – чиркнул зажигалкой, --">