Владислав Адольфович Русанов - Ворлок из Гардарики

щеки, как обычно, лоснились и подрагивали.

– Как не хотеть? Хочу! – встрепенулся Вратко.

– Ну, так и радуйся! Может, другой раз случая не представится.

– Я радуюсь! – Парень говорил искренне. Просто известие ошеломило его, и Вратко слов не мог подобрать, чтобы описать бурливший в душе восторг.

– Вот и радуйся! – буркнул Позняк. Шутливо толкнул сына в плечо. – Надо будет, и в Гамбург пойдем. А что? Мы, новгородцы, народ упрямый! За бесценок товар отдавать не станем. Не таковские!

Отец Бернар окинул его неодобрительным взглядом, пробормотав что-то о корыстолюбии и языческих нравах. Вратко хотел возмутиться и напомнить латинянину, что Русь уже давно крещена, еще при Владимире Киевском! И чем словен язычниками бесчестить, пускай со своими символами веры разберутся. Но парень смолчал. Во-первых, негоже старшим замечания делать, а во-вторых, если говорить положа руку на сердце, не сильно-то в Новгороде радовались христианству – хоть и крестили этот город Добрыня огнем, а Путятя мечом. Может, потому-то и не радовались? Сам Позняк ходил в церковь каждый седьмой день, но никогда не забывал бросить кусочек хлеба в каменку, угощая Огонь, младшего брата Даждьбога и Перуна. Поэтому Вратко поклонился хозяину корабля и его гостю и отправился в закуток под палубой, выделенный им с отцом для сна и отдыха.

Отошла «Морская красавица», как прозвал судно Гюнтер, от причала только через три дня. Гамбуржский купец не отшвартовался, пока не уладил собственные дела. Дружба дружбой, а своя рубашка ближе к телу, и исполнять прихоти новгородца он не собирался.

Гюнтер менял мед, воск и посконь на серебро и янтарь. Ткани, загруженные в трюм на берегах Ильмень-озера, продавать не торопился. Даны не такие балованные, как поморяне, – дадут большую цену.

Крутобокий двухмачтовый корабль распустил паруса и направился на северо-запад.

По поводу отплытия владелец судна пригласил гостей на ужин. В тесной – но все-таки отдельной – капитанской каюте собрались: сам Гюнтер, Дитер из Магдебурга – его помощник и командир охраны, – священник Бернар и новгородский купец Позняк с сыном.

На столе стоял жбан с пивом – Гюнтер, как истинный германец, предпочитал крепкое темное пиво любому вину, даже самому дорогому. На блюде лежал нарезанный толстыми ломтями белый хлеб и копченый окорок. В глубокой миске – просоленная мелкая рыбешка. Отдельной кучкой – стрелки зеленого лука. В общем, яства довольно простые, не княжеские, но сытные.

Гюнтер, Дитер и Позняк налегали на пиво, сдувая с усов плотную пену. Магдебуржец, мосластый, как старый конь, взял на себя обязанности вовремя подливать в кружки. Монах и Вратко пили воду. Первый по убеждению, а второй по малолетству. Его и пригласили-то за стол не для того, чтобы честь оказать, а чтоб отцу переводил разговоры латинянина и германцев.

Он и толмачил, успевая прожевать и проглотить, пока неторопливый отец Бернар заканчивал очередную фразу.

Гюнтера и Позняка, проведших лето в новгородской земле, живо интересовали новости последних месяцев.

Спокойствия в мире не было.

– По весне в Велиграде, что в землях бодричей… – начал монах.

Гюнтер встрял, назвав этот город Мекленбургом, и сказал, что северяне предпочитают говорить – Рерик.

Вратко здорово удивился, что один город можно называть тремя разными именами, но после вспомнил, как северные гости кличут Ладогу Альдейгьюборгом, его родной Новгород – Хольмгардом. Должно быть, людям удобнее подбирать привычные названия, понятные разуму и не слишком трудные для языка, чем приноравливаться к местным.

– Так вот, в Велиграде, – повторил отец Бернар, недовольный, что его прервали, – бодричи-язычники восстали против князя Готшалка.

– Видно, вконец замучил он народ германскими и данскими обычаями, – усмехнулся Позняк, омочив усы в пиве. – Запрещал молиться, как люди привыкли, грозился все капища извести, а языческих идолов бога Святовита в море утопить. Бодричи подобных обид так просто с рук не спускают. Не зря же сто лет назад выгнали германских князей, которые принялись управлять ими, как вздумается, не спросясь народа. Вот и Готшалк допросился.

Вратко слыхал и раньше от отца об этом князе, который воспитывался при немецком монастыре, жену взял из рода знатных данов. Когда править начинал, всем казалось: этот человек и племена по обоим берегам Лабы объединит, и с соседями общий язык найдет. Поначалу так и вышло. Не только бодричи под --">