Андрей Анатольевич Посняков - Кольцо зла

зацвел, можно и ячмень в землицу бросать.

– Вижу, знаешь… – усмехнулся Раничев, но не отстал. – А удобрения? Про то ведь у Колумеллы много написано.

Пронька закусил губу, немного подумал и выпалил, почти не делая пауз между словами:

– Самолучший навоз – коровий, овечий, козий, лучше всего повыдержать его годик, а уж потом на поля – на десятину сорок возов, а на ячмень, коноплю, пшеницу – и куда поболе. На снег навоз класть не стоит – вымерзнет, да и сорняки пойдут, метлики. Окромя навоза еще можно золу в землицу бросать, ил да перегной лесной.

– Вижу, вижу, знаешь, – Иван кивнул. – Однако римлянина я тебя читать и переводить заставлю не только из-за хозяйства… Язык, язык учи, латынь – она многого стоит, в любом чужеземном царстве-государстве тебя поймут, пойми, мне глупые да ленивые слуги без надобности, а не будешь учить – в деревню отправлю.

Отрок бросился боярину в ноги:

– Не надо в деревню, батюшка! Лучше высечь вели.

– И велю, коль лениться будешь… Ладно, не реви. Пошли, не будем мешать пахарям – в Чернохватово, к Захару съездим. Песни-то какие вчера пели?

– Боярышни любимые – она и запевала…

Иван вскочил в седло, обернулся:

– Ну-ка, спой, все веселей ехать.

– Клен ты мой опавший, – неожиданно чистым высоким голосом начал отрок. – Клен заледенелый…

– Что стоишь, нагнувшись, под метелью белой? – с удовольствием подпел Раничев, и вот уже затянули громко, на два голоса:

Или что увидел? Или что услышал?

Словно за деревню погулять ты вышел.

Иван перестал петь, слушая, как чистый отроческий голос, отражаясь эхом в березовой рощице, разносится над рекой, над полями и лугом. Хорошая была песня. Раничев задумался – интересно, и где ее выучила Евдокся – законная супружница и мать его детей, боярышня из древнего рода? Наверное, в тысяча девятьсот сорок девятом году – где уж больше? Хотя, а пели ли тогда Есенина? Наверное, пели… В пионерском лагере – вряд ли, а вот там, на дальней, затерянной в густых лесах ферме, вполне могли, вполне. Иван про себя усмехнулся – это ж сколько лет-то прошло? Три… да, вот уже скоро будет три года, с тех пор, как… Подняв руку, он посмотрел на часы – кварцевые, марки «Ракета». Хорошо, хоть на батарейках, потому и идут три года, да и еще лет десять пройдут – надежные.

Там вон встретил вербу, там сосну приметил,

Распевал им песни под метель о лете.

А и в самом деле, хорошо поет парень! Не зря Евдокся его на луга брала, положительно, не зря. Хотя и он, Иван Петрович Раничев, певец не из последних. Это здесь он боярин и именитый вотчинник, а там… в начале двадцать первого века…

Директор Угрюмовского исторического музея, меломан, балдеющий от хард-рока и блюза, да и сам что-то подобное исполнявший в любительской группе, где играл на бас-гитаре и пел. Выступали обычно по вечерам, в кафе «Явосьма», поначалу – с чем-нибудь типа «One Way Ticket» или там «I,ll Meet You At Midnight», а потом, ближе к ночи, и до «Блэк Саббат» доходило – кто сказал, что под «Параноид» плясать нельзя? Очень даже можно, тем более публика к этому времени подбиралась вполне соответствующая, правда вот Макс, хозяин «Явосьмы», канючил… Боже! Да было ли это? Тот страшный вечер, вернее, та ночь… Гроза, синие вспышки молний и черная фигура в главном зале музея. Абу Ахмет, человек со шрамом – он похитил перстень, для того чтобы убить Тимура – и погиб сам от руки кособородого Никитки Хвата, обельного холопа молодого боярина Аксена Колбятина сына Собакина, красавца с жестоким и гнусным сердцем, едва не погубившего Евдоксю да и самого Ивана. Уже три года – да-да, три – как Аксен мертв, а вот поди ж ты, все еще видится в ночных кошмарах. Как и Тимур, Тамербек, Великий Хромец и потрясатель мира. Именно Тимуру вынужден был какое-то время служить Иван, именно Тимур подарил ему колдовской перстень – золотой с загадочно мерцающим изумрудом – тот самый, что похитил когда-то Абу Ахмет. Не верится, но уже десять лет прошло с тех самых пор, как Раничев впервые объявился в Угрюмове… не в том, в котором прожил почитай что всю жизнь – исключая армию и учебу в ЛГПИ им. Герцена – в другом, образца одна тысяча триста девяносто пятого года… Именно тогда он и встретил зеленоглазую красавицу Евдоксю, не осознавая еще, что встреча эта изменит всю его жизнь.

Иван посмотрел на перстень, который всегда носил на безымянном пальце левой руки – он считался для перстней главным, именно к нему шли артерии прямо от сердца. Изумруд тускло --">