Дмитрий Сорокин - Мы из блюза (СИ)

О, я таки проснулся утром – но, мать, с такого бодуна!

А в койке у меня подруга –

И, вероятно, не одна…

Откинув одеяло, убедился, что с последним утверждением несколько погорячился: подруга была одна. Но большая. По счастью, одетая в непрозрачную ночнушку, а то, боюсь, мой похмельный организм не вынес бы созерцания столь монументальных телес в естественном виде. Так… Сам я, впрочем, тоже одет в какую-то пижаму, чего не терпел категорически примерно с пятилетнего возраста. Мать моя женщина, это что – кальсоны?! На пуговках и с завязками?! Как это меня угораздило?!

Я вскочил (о, моя голова!) и сел на кровати. Интерьер оказался насквозь незнаком и напрочь архаичен. Так, и где это я? Как я умудрился нарезаться с одной бутылки пива до состояния полной амнезии и потери инстинкта самосохранения?

И вспомнил – и дождь, и свет, и Хендрикса с Джоном Ли Хукером. Значит?..

Ооо, моя голова!

Ладно, примем как данность: я умер, теперь воскрес и маюсь похмелюгой. С последней надо разобраться поскорее, и тогда уж понять, что делать дальше. Встал. Комната пошатнулась и закружилась, закрыл глаза. Вытянул вперёд руки и, зажмуренный, медленно пошёл вперёд. Упёрся в окно. Что у нас там?

А там у нас город. Большой и старинный, и дома старинные, и люди старинные, извозчик вон проехал, и даже целый автомобиль – что-то вроде незабвенной «Антилопы-Гну», на которой Остап Бендер в исполнении актёра Юрского ударял по бездорожью и разгильдяйству. Мда-с. Однако. Сдаётся мне, господа, что я в Питере. В самом что ни на есть его центре. И давненько, как бы не при царе ещё.

Уже взрячую пошёл исследовать место пробуждения. В комнате, кроме кровати с неизвестной крупной подругой (под кроватью – ночной горшок), ничего интересного. Дверь. Что за ней? Какой-то плюгавый хрен…

- Добрейшего утречка, Григорий свет Ефимыч! Чего желаете-с? Мадерцы-с?

При мысли об опохмелке мадерой я едва не умер ещё раз.

- Пива. Много. – Это мой голос, да? Ни фига себе… Плюгавый изобразил крайнюю степень удивления.

- Пива-с? Так это… Не держим-с… Вы ж всё мадерцу-с кушать изволите…

- Водка в доме есть?

- Есть, как не быть, грешен-с, батюшка Григорий…

- Давай. – Пропотевшего, с глазами на полвосьмого, плюгавого сдуло куда-то вправо, затопотали заполошные шаги по лестнице. А я продолжил осмотр. Кухню нашёл с третьей попытки. Там наличествовала жуткого вида мымра, которая ни с того ни с сего принялась строить мне глазки.

- Воды. Стакан, - прохрипел я.

- Кипяточку-с? – участливо спросила мымра.

- Холодной.

- Сей секунд.

Сзади уже знакомые торопливые шажки.

- Вот-с, водочка-с, Григорий свет Ефимыч! Откушайте, не побрезгуйте!

Оборачиваюсь. На серебряном подносе стоит стакан, полный почти до краёв. Рядом на тарелочке – здоровенный солёный огурец и порезанный дольками апельсин. Н-да. Ничего так у меня здесь репутация… Но – немедленно выпил, в полном соответствии с очередным классиком. Слегка получшело. Пора, пожалуй, определиться во времени и пространстве. И с семейным статусом разобраться, и со всем остальным.

- Друг мой, - спрашиваю как могу проникновенно своего плюгавого спасителя, - штой-то мне с перепою память отшибло малость. Та фемина, что украшает своей небесной статью моё скромное ложе, - она кто?

Слуга уставился на меня оторопело.

- Н-н-е понял…

- Твою мать! Бабища в моей постели – кто такова?!

- Ах, это… - на губах слуги заиграла сальная улыбочка. – Так это графиня Клейнмихель, батюшка. Как вечор приехала приобщиться вашей благодати-с, почтенный наш старец, так и…

- Благодати, значит. Вот что, друг мой. Как проснётся – в шею гони.

- Всенепременнейше-с! Чего ж теперь изволите? Может, дохтура кликнуть?

- Нафи… Ээээ… Зачем доктора?

- Вы сам не свой сегодня, батюшка, - доверительно шепнул плюгавый, - и говорите совершенно по-господски-с!

- Благодать снизошла, - бухнул я, не подумав. Но, вроде, проканало.

- Тогда конечно…

- Отведи-ка меня к зеркалу, голубчик. Благодать благодатью, а водочка ещё не дошла по назначению, и худо мне. – Сочетание имени-отчества, упоминание благодати, старца, мадеры и великосветская шлюха в постели навели меня на очень печальные мысли. Очень.

Да. Уж попал, так попал. Вот это то, что я называю, мать твою, настоящим блюзом! Из зеркала на меня смотрел крайне мрачный мужик с длинными руками, --">