Сергей Рудольфович Фомичёв - Быстрее империй (СИ)

старовояжном, удачливом купце, который ворочает крупными делами на островах. А, рассуждая о войне с чукчами, непременно упоминали нового вожака у диких. Дескать, некий Ворон то ли тойон, то ли шаман объединил под своей рукой туземные жила и поднял их на борьбу с казаками, и чуть ли не из-за него только русским и пришлось отступить.

Но больше всего пришлый народ обсуждал виды на промысел. Про пушнину он готов был говорить и слушать круглыми сутками. Выгруженные с «Онисима» меха (на самом деле доставленные накануне эфирными путями) произвели на многочисленных искателей удачи должный эффект. Люди обступили груз, зашумели, обсуждая качество и цены, зашевелились, словно собрались отправиться в Америку прямо сейчас.

Нашлись знатоки, утверждающие, будто способны отличить аляскинскую чернобурку от товарки с ближних островов, нашлись простаки, что принимали любую байку на веру, и тем только провоцировали шутников. Зашёл разговор о неведомом звере, мех которого ценится в Китае больше, чем калан.

Я не преминул воспользоваться случаем и доверчивостью публики, чтобы возобновить старый слушок о проклятии морских коров. Такая толпа, доберись она до Берингова острова, могла сожрать реликтовое животное с потрохами.

— Лицо чернеет уже на утро. А дня через два или три — нет человека, — говорил с моей подачи одни из старожилов.

— Ерунду говоришь! — возражал ему другой. — Мясо как мясо, не хуже говядины. В другом беда кроется — загубишь зверя морского, удачи не будет.

Меня устраивали обе страшилки.

* * *

На холм поднялся Яшка. Мальчишка давно превратился в здорового парня, а с этого сезона ему предстояла самостоятельная работа — он принимал у Березина новенький галиот.

Окунев долго упирался, прежде чем согласился отпустить Яшку из ученичества. Мореход помнил об участи старшего Рытова, который погиб хотя и по собственной вине, слишком уж самоуверенным был. Но слабость воли шкипера внесла тогда свой вклад. Чувствуя вину, учитель, кажется, вознамерился довести парня до совершенства, а вместе с тем до белого каления. Тот же воспринимал затянувшееся ученичество, как кабалу. Молодой темперамент не признавал осторожности. И только моё вмешательство, вызванное кадровым голодом, позволило курсанту, наконец, получить назначение.

От кларета Яшка наотрез отказался, а сыр отведал, скорее из вежливости.

— Поговаривают, все корабли у промышленников отберут в казну, — сказал он, прожевав небольшой кусочек. — А владельцев и мореходов командируют для перевозки припаса. На Камчатку или ещё куда. Потому, мол, и не выпускают никого в море.

— Да я им что угодно и куда хочешь доставлю, только бы сейчас выпустили, — проворчал Окунев. — Ведь протянут ироды ещё с месяц, а потом как мы пойдём?

— Говорят, местная власть самовольничает с губернатором вместе, — добавил Яшка. — Якобы изначально экспедицию отправляли только понаблюдать, одним глазком на открытия глянуть. Рассадить этих столичных по одному, по два на промышленные кораблики, чтобы карты составили, опись островам сделали…

— Это было бы самым разумным, — кивнул я. — Дёшево и сердито.

— Ну, вот, — кивнул Яшка. — А пока от Петербурга добирались, разрослось дело…

— Ну, это уж как водится, — буркнул Окунев.

Дело действительно разрослось. Из Якутска чуть ли не еженедельно прибывали караваны с казёнными и купеческими грузами, государевыми людьми, ссыльными, приказчиками, а вместе с ними пробирались и беглые каторжники, бродяги, искатели наживы и удачи. Транспорта на всех не хватало. Самые отчаянные сорвиголовы добирались до побережья пешком — в одиночку или мелкими шайками. Казённые приказчики, по слухам, устраивали облавы на лошадиные силы в якутских селениях.

Всё это я узнал, повстречав Коврижку, того самого русского землепашца, ушедшего жить в ясачное племя. Он вздыхал, ругался, жаловался на потери. В ведомом им караване полегла половина животных. Власть обещала возместить ущерб из казны, но монета не способна таскать поклажу через Семь Хребтов, а официальные расценки сохранились, наверное, ещё со времён Петра.

— Ещё пара лет и у нас вовсе не останется лошадей, — вздохнул Коврижка. — И что тогда делать, не знаю. Расписки ихние жрать?

Если морским коровам предстояло стать первыми --">