Андрей Геннадьевич Лазарчук - Иное небо (Чужое небо)

Сталина. "...ет единная ро..." – видны были буквы. У патриотов почему-то всегда нелады с родным языком. Это подметил еще Ларошфуко, только выразился как-то закомелисто. Или это был Паскаль? Блез. Паскаль Блез и Блез Паскаль – это два разных человека. Или Вольтер. Лишивший невинности Жанну д'Арк. Мне вдруг стало тоскливо: последний раз по-настоящему, для души я читал лет пять назад. С тех пор – только для ума. Для дела. Даже в отпуске – для ума. Даже в Гвоздево, в зоне психологической разгрузки, где можно все – даже там я не читал ничего постороннего, хотя именно об этом, о постороннем, я мечтал на акциях, особенно если приходилось лежать в ледяной грязи или проходить по сто километров в день – мечтал выйти утром на веранду или на плоскую крышу, сесть в плетеное кресло, взять в руки книгу – не какую-то конкретную, а просто очень хорошую книгу – и читать медленно, с наслаждением, потягивая чай из тонкой, нежной, как розовый лепесток, чашки, и тихая японочка или кореяночка, неслышно подходя, будет наполнять эту чашку... никогда этого не получалось, хотя и японочки, и кореяночки были, но вместо чая пили коньяк, а до книг так и не доходило совсем.

Пока я отсутствовал, Р-147 времени не теряла: на столе уже красовалась осургученная бутылка "Саян-туй" и два фиолетовых дорожных бокала из "неуничтожимого стекла". Сама фрау размышляла над открытым клетчатым чемоданом – тем, что поменьше.

– Как вы считаете, – подняла она на меня глаза, – это подходит к?.. она кивнула на бутылку. В руке у нее была коробка орехового печенья "Таежное".

– Абсолютно не подходит, – сказал я. – Более того, и бутылка эта не подходит к ситуации... – я взял бутылку в руки и посмотрел на печать. "Золотая печать", ничего себе! Рублей сто двадцать отдали?

– Сто пятьдесят.

– В магазине Семенова на углу Авиаторов и Денисюка?

– Нет, в Петропавловске на вокзале. Я же еду из Петропавловска.

– А мне показалось, я видел вас раньше... впрочем, не смею настаивать.

– Возможно, кто-то похож?..

– Я спал всю дорогу. Должно быть, вы мне приснились. Так вот, "Золотую печать" следует вскрывать и пить в кругу старых друзей, причем не в чистом виде, а добавляя понемногу в очень хорошую водку. Или – на любителя – в джин. Если закусывать, то фруктами. Манго, авокадо, папайя. В нашей компании "Саян-туй" поэтому называют еще "Да здравствует Африка!"

– Очень остроумно.

– Чрезвычайно. Так что спрячьте это для старых друзей, а я придумаю замену... вот. За знакомство – лучше не придумаешь. Этому коньяку почти пятьдесят лет. "Турксиб" – слышали?

– Это название коньяка?

– Скорее прозвище. Названия у него нет, потому что в продажу он не поступает. Просто я в свое время сидел с Семеновым-внуком за одной партой. Хотите знать, что это за коньяк?

– Сначала попробовать.

– Разумеется. Ага, вот нам уже несут...

Проводник, улыбаясь, сервировал столик. Если фрау позволит... Как из рукава, появился букетик красных саранок. А нет ли у вас лимона, поинтересовался я. Как же может не быть лимона, изумился проводник. Тогда, пожалуйста, принесите лимон и пустую рюмочку для себя. Он исчез и тут же возник вновь с пошинкованным лимоном и граненым стаканчиком пузырчатого зеленого стекла. Вслед за ним просунулся давешний полицейский. Что за?.. начал было он, но три беспредельно-радушных улыбки срезали его влет. Он засмущался, заковырял пальцем стенку, но фрау вручила ему свой бокал, и тут уж он устоять не смог. Проводник принес еще один стаканчик, и я налил каждому по первой порции. Дегустация, объявил я. Для тех, кто еще не знает: этому коньяку пятьдесят лет. Может быть, больше. История его такова: в сорок первом году, поздней осенью, из Грузии был выведен эшелон с пятью тысячами бочек коньячного спирта. Эшелон сопровождал интендант второго ранга Гавриил Семенов. Так, вы уже смеетесь. Совершенно верно. Странствия этого эшелона вокруг Каспийского и Аральского морей – это тема для новой "Одиссеи". Наконец, почти через год, в октябре сорок второго, эшелон видели – в последний раз – на станции Козулька, известной, может быть, вам по очерку Антона Павловича Чехова "Остров Сахалин". Где-то между Козулькой и Красноярском эшелон исчез бесследно. Напомню, это был уже октябрь сорок второго – кому какое дело было до несчастного эшелона? А после декабрьской Реформы возник уже новый Семенов, тот, которого мы знаем: "Семенов и сыновья" – три звездочки, пять звездочек, "особо выдержанный"... Но --">