Василий Сергеевич Панфилов - Юность

Тевтонская ярость, соединённая с прусской выучкой и дисциплиной, делают нас лучшими солдатами мира, и германский народ весьма уверенно смотрит в будущее! Но я хочу тотального, абсолютного технологического и экономического превосходства Германской нации, и для этого нам нужен всего лишь доступ к ресурсам!

Не пытаясь отнять чужого и не ведя захватнических войн, мы должны действовать самым решительным образом, колонизируя Камерун, Намибию, Тоголенд. Я призываю вас, народ мой!»

Германия загудела задетым ульем, неслыханно всколыхнулся патриотизм. Речь Кайзера ждали, и в общем-то предугадать подобную риторику было несложно…

… но «Паровозик Вилли» от бряцанья оружием в ножнах перешёл к делу.

Не сбавляя накал речей, он решительно и энергически начал разворот государственной машины на скорейшее и самое основательное освоение колоний. Решительно все министерства Рейха озаботились программой освоения Африки со своих, сугубо утилитарных и деловых точек зрения. Что можно сделать прямо сейчас, через год, через три…

Служащие дневали и ночевали на работе, их заскорузлые бюрократические сердца пылали жаром верноподданного энтузиазма! А ещё – жажды жизненного пространства.

Знатоки, будь то настоящие или самозваные, с жаром подсчитывали возможные прибыли – как непосредственным участникам освоения Африки, так и всему немецкому народу. Выходило что-то вовсе уж фантастическое, и скептики осаживали чрезмерный энтузиазм, принимаясь в свою очередь за подсчёты, но…

… даже так, цифры выходили значительные. По всему получалось, что если Рейх возьмётся как следует за колонии, то даже у самого бедного немца бутерброд с маслом разом станет вдвое толще!

Возможные риски учитывались, но отбрасывались, как несущественные. Африканская лихорадка охватила все слои населения.

Фёлькише^[2] бурлили, обсуждая, и тут же претворяя в жизнь маленькие и большие планы, ведущие к Цели. Шаг за шагом!

Наполеоновские их планы оказались заразительны, и неделю спустя в каждом ферейне^[3], даже и самом аполитичном, отдав должное положенным по календарю культурным мероприятиям, записанным в уставах, до хрипоты спорили о будущем Германской нации. Немецкая основательность, помноженная на энтузиазм, давала свои плоды.

В каждом городке, насчитывающем хотя бы пару сотен жителей, появлялись «Общества содействия…»

Печатались тематические брошюры и календари, справочники и полноценные энциклопедии. Люди, знакомые не понаслышке с африканскими реалиями, были нарасхват. Немцы, не совсем немцы и совсем даже не они… Героических колонизаторов ждала благодарная публика, внимающая их подчас завиральным речам с нескрываемым восторгом.

Будущие колонисты объединялись в ферейны, изучая географию, флору и фауну… Но прежде всего – оружие. Пылая праведным гневом на чернокожих дикарей, которые не могут оценить по достоинству доставшиеся им блага, немцы учились воевать. Это их жизненное пространство, данное им Богом!

Кто-то видел себя плантатором с сотнями безусловно осчастливленных чернокожих работников, кому-то грезились алмазы, а кому-то приключения. Но все были едины – эта земля должна принадлежать немцам!

Масла в это бушующее пламя подливали многочисленные материалы, с великим единодушием отказывающие туземцам в праве на родину. Со ссылками различной степени достоверности, авторы уверенно доказывали, что почти все туземные племена – пришлые на тех землях! Завоеватели, пришедшие недавно на эти земли, уничтожившие мирных, и несомненно добрых аборигенов, остатки которых нуждались не только в цивилизаторстве, но и в защите!

Своих сторонников находила и идея пангерманизма, объявлявшая те земли исконно германскими. Одни говорили о временах достопамятных, другие упирали на королевство вандалов и аланов^[4], ветви которого дотянулись далеко за экватор, и павшего под натиском природных катастроф и эпидемий.

Один из виднейших идеологов пангерманизма и по совместительству крупный писатель в сфере романтического и националистического жанра, Гвидо Лист, разродился несколькими работами, получившими немалую известность. На фоне таких успехов оккультист и эзотерик самовольно добавил к своему имени дворянскую приставку «Фон» и приготовился судиться с магистратом, отстаивая свои права на официальное её использование…

… а магистрат её удовлетворил.