(add violence) - Wo alle Strassen enden (СИ)

хауптберайхсляйтеру(2) Малеру. Малер был человеком старой закалки, пережившим Великую Катастрофу, и в современных технологиях, по мнению Готтфрида, разбирался не больше, чем свинья в апельсинах. Тот уже неоднократно заставлял его переписывать отчеты — и это при том, что в Берлин их перевели без году неделю как! И, как назло, перевели их троих: его, Берга и Штайнбреннера. Штайнбреннера, как единственного женатого, разумеется, вместе с супругой. Хотя Готтфрид бы предпочел, чтобы их перевели вдвоем с Бергом: Штайнбреннер не давал ему проходу со школьной скамьи и даже спустя столько лет никак не отставал. При воспоминании о школьном прошлом Готтфрида бросило в дрожь — он тут же принялся думать о чем угодно другом. Например, о том, что удивительно, что Штайнбреннер оказался таким ретроградом и вообще женился — подобные семьи уже давно считались анахронизмом и пережитком. Дети все равно воспитывались в специальных Центрах, да и не всегда даже женатые пары проходили ценз на размножение.

У Готтфрида засосало под ложечкой — идти к Малеру не хотелось. Он вообще считал, что хауптберайхсляйтеру досталась на редкость неподходящая фамилия — ну какой из него художник? Сущий формалист! Но тут уж ничего не попишешь — работа она и есть работа, поэтому, поправив узел галстука и удостоверившись, что на его сапогах ни пылинки, Готтфрид направился прямиком к Малеру.

В светлой приемной на секретарском месте сидела Вальтрауд Штайнбреннер. Высокая, с молочно-белой кожей, светлыми волосами и большими голубыми глазами, она была под стать мужу и Готтфриду напоминала самую настоящую валькирию. Хотя кто ее знает, эту Вальтрауд — Штайнбреннер-то был хитер, как лис, может, и правда выковырял откуда-то натуральную валькирию. До Великой Катастрофы его отец ездил по разным экспедициям и сына с собой брал. Мало ли…

Готтфрид посмотрел на Вальтрауд и в очередной раз с удивлением отметил, что тонкий едва заметный фигурный шрам на левом виске вовсе не портил ее, а только усиливал какое-то совершенно мифологическое сходство: он напоминал какую-то руну или витиеватый тайный символ.

— Арбайтсляйтер Веберн? — она подняла голубые глазищи от бумаг и улыбнулась. Готтфрид залюбовался аккуратной родинкой над верхней губой. — Я доложу хауптберайхсляйтеру Малеру, что вы пришли. Вы пока присядьте. Чай, кофе, какао?

— Нет-нет, благодарю, хауптберайтсшафтсляйтерин Штайнбреннер, — Готтфрид опустился в светлое кресло и натянуто улыбнулся. Судя по званию, это он должен был предлагать ей кофе. И бегать в кондитерскую за булочками. — Не стоит беспокоиться.

Она кивнула и скрылась за тяжелой дверью кабинета Малера. Готтфрид проводил ее взглядом — в серо-голубой форме, оттеняющей цвет глаз, она казалась еще красивее. Ну и в целом была поприятнее своего ангелоподобного муженька и, вроде бы, даже не смотрела на Готтфрида сверху вниз, хотя чисто физически это бы ей вполне удалось.

Пока Готтфрид предавался думам о том, что проклятому Штайнбреннеру совершенно зря так повезло с женой, дверь кабинета скрипнула и Вальтрауд снова появилась на пороге.

— Арбайтсляйтер Веберн, прошу, проходите. Хауптберайхсляйтер Малер ожидает вас, — она снова приветливо улыбнулась, а когда Готтфрид прошел мимо нее, тихо добавила: — И уже давно…

— Доброго утра, Фридляйн, — на усатом лице хауптберайхсляйтера играла лучезарнейшая из возможных улыбок — Готтфриду сразу подумалось, что это не к добру. Как и то, что Малер назвал его самым отвратительнейшим из сокращений его имени. — Садитесь, садитесь. Вы и так опоздали, не тратьте еще больше моего времени.

Готтфрид прошел и сел. Он чувствовал, как все в этом кабинете давит на него: и белые стены, и чересчур высокий потолок со старомодной лепниной — таких изысков не было ни в домах, ни в рабочих кабинетах с самых времен Великой Катастрофы. Малер смотрел на него осуждающе, и у Готтфрида снова вспотели ладони. Ему показалось, что его осуждало все вокруг — и дверь, резную ручку которой он, должно быть, отпустил недостаточно плавно, и чертова лепнина, которую он счел неуместной, и даже кресло, в котором он сидел. И, конечно, взиравший со стены фюрер. Уж фюрер-то его точно осуждал. И за темные волосы — спасибо, хотя бы прямые! — и за крупные карие глаза, и за невысокий рост — даже Вальтрауд Штайнбреннер была выше его

--">