Сергей Линник - Елабуга

подходил к действительности никак. Футболку он надел утром только потому, что та была единственной чистой и глаженой, но теперь уже это положения не спасало. Ибо действительность была 24 августа 1941 года.

«Ладно, хрен с тобой, сержант милиции Востряков, считай, что тебе не повезло, хотя ты об этом еще не знаешь». Андрей теперь знал, что ему делать и жизнь снова двинулась в каком-то направлении, хотя и было оно, это направление, маловероятным и даже фантастическим.

В этот момент сержант склонился над столом в очередном приступе кашля и Андрей, не теряя времени, привстал, наклонился и с левой ударил его в висок. Голова милиционера от удара дернулась и он, медленно заваливаясь вместе со стулом, удивленно глянул на Андрея, не соображая, что же произошло. Тянулось это долю секунды, потом стул рухнул и голова лейтенанта глухо ударилась об угол сейфа. Андрей обошел стол и посмотрел на лежавшего на полу милиционера. Тот, не мигая, уставился бессмысленно внезапно окосевшим взглядом, а правая нога его судорожно подергивалась. Из носа потекла кровь. Подбежав к двери, Андрей закрыл ее изнутри на щеколду.

«Да, не повезло тебе, парень, вроде как перелом основания черепа на ровном месте. А это не лечится».^[2] Андрей прикинул, сержант, уткнувшийся носом в натекающую лужу собственной крови, вроде бы одной с ним комплекции. Можно воспользоваться его форменной одеждой, тем более, что она ему уже больше не понадобится, а Андрею поможет выбраться из милицейского участка, а дальше – дальше будет действовать по ситуации.

Форму стаскивать пришлось долго, пуговицы никак не расстегивались, непонятная портупея все время мешалась, но все кончилось и Андрей начал переодеваться. Китель немного жал в плечах, сапоги немного болтались на ноге, но движений особо не сковывало. Лейтенанта он оттащил в угол, чтобы не было видно из окна. В сейфе, кроме его вещей, лежал лейтенантский наган и боеприпас – десяток запасных патронов россыпью. Кроме того, мародерка обогатила Андрея на двести пятьдесят рублей. Он покрутил в руках купюры, не зная, много это или мало? «О чем я хоть думаю? Сколько ни есть, сгодятся! Выберусь, разберемся». Он глубоко вдохнул, выдохнул и открыл дверь кабинета.

Коридор перед кабинетом радовал пустотой. Андрей вышел на улицу и остановился, прикидывая, куда же теперь? В голове пронеслись мысли о письмах Сталину, песнях Высоцкого и прочих необходимых действиях, которые должен осуществить нормальный попаданец, но, как пронеслись, так и унеслись. Не о чем было писать Сталину, песни Высоцкого помнились фрагментарно (как и все остальные песни, впрочем), в телефоне ничего стратегического не было, кроме пары детективов и десятка музыкальных треков. Что происходило в августе 41 на фронте, Андрей точно не помнил. Единственное, что сейчас почему-то он помнил лучше всего, что ровно через неделю в Елабуге покончит с собой Цветаева.

Марина

Пароход еле полз по Каме. Полтораста километров до Чистополя оказались поездкой на Луну. Марина сидела на палубе и ей было все равно. Будто кто-то другой говорил ей, что надо поехать в Чистополь, разузнать, можно ли туда переехать, потому что в Елабуге делать было нечего. Не было работы (в местном пединституте её небрежно отвергли, хотя она точно знала, что места там были), с квартирной хозяйкой ссоры начались чуть не с первой секунды. Молоденький военрук из пединститута обещал помочь с жильем, но и там не получилось, хозяева, узнав, что ни пайка, ни дров у Марины нет, в комнате отказали. К тому же, как рассказал Мур, когда ее не было, к квартирной хозяйке, когда ее не было дома, приходил какой-то чин из НКВД, выспрашивал, что она делает и что говорит.

Стихи ушли давно – вместе с Сережей и Алей, вместе с поденщиной переводов, вместе с серостью и безысходностью. Жить стоило только ради Мура, но и эта ниточка все чаще казалась Марине призрачной и ненужной. Франция, из которой уехали всего два года назад, казалась полузабытым сном, да и Москва, из которой уехали всего две недели назад, на этом пароходе тоже казалась таким же сном.

Андрей

Направление Андрей не выбирал. Судьба не стала нарушать его задумчивое состояние и ноги сами понесли в сторону Борисоглебского переулка.

– Андрей Григорьевич, подождите, пожалуйста! – послышалось сзади.

Единственный человек, который знал отчество Андрея на этом свете, сейчас лежал без сознания в помещении опорного пункта милиции и Андрей --">