Николай Rostov - Фельдъегеря генералиссимуса. Роман первый

вымолвить он.

В кабинет вслед за Прохором вошел, нет, конечно, не император, а фельдъегерь – дюжий молодец в запыленном мундире.

– Ваше превосходительство, – обратился он к графу, – Вам Указ от государя императора. – И торжественно вручил пакет Федору Васильевичу.

Указ государя императора был лаконичен, как реплика в анекдоте.

В московские генерал-губернаторы. Немедля!

Павел

Свои белые кулачки сжал до хруста Федор Васильевич Ростопчин, когда прочитал сей Указ, и тотчас преобразился.

– Все свободны, – сухо сказал он, и всем вдруг почудилось, что на нем не турецкий халат, а генеральский мундир. – А вы, Порфирий Петрович, останьтесь, – добавил он не так строго.

– Как? Откуда вы узнали? Непостижимо! – с жаром заговорил граф, когда слуга и фельдъегерь вышли из кабинета. – Расскажите. Мистика!

– Никакой мистики, – спокойно ответил Порфирий Петрович.

– Никакой? Не поверю!

– Разумеется, никакой мистики. Мы, артиллеристы, как вам известно, народ ученый. Вычислить, куда ядро полетит, нам ничего не стоит. Артиллерийская математика помогает.

– При чем здесь ядро и ваша артиллерийская математика?

– А при том, ваше превосходительство, что когда я фельдъегерскую тройку в окне увидел, то и рассчитал ядро вашей судьбы. Фельдъегерь… значит… от государя императора… и непременно… с Указом. С каким? Тут я рискнул предположить, что с назначением Вас на пост московского генерал-губернатора. Нынешний уж больно стар, и поговаривают, что в мартовский заговор был замешан. И, как видите, не ошибся! Артиллерия редко ошибается.

– Путаешь ты меня, Порфирий Петрович, – недовольно проговорил Ростопчин. – Ну да ладно! Не хочешь говорить правду… Бог тебе судья. – И Федор Васильевич пристально посмотрел в глаза отставного артиллериста. – А не пойдешь ли ты ко мне служить, Порфирий Петрович? – вдруг спросил его ласково.

– Увольте, граф. Какой из меня чиновник?

– Обыкновенный, правда ядра судьбы артиллерийской математикой рассчитываешь! Такие мне и нужны.

– Осени надо дождаться, – заколебался Порфирий Петрович, – урожай собрать, а там… подумать.

– Что ж… думай! Я не тороплю.

На этом они и расстались.

В конце октября Порфирий Петрович получил письмо от графа Ростопчина. Граф не забыл их летний разговор. Не забыл и Порфирий Петрович. Он решительно отказал московскому генерал-губернатору. О чем и написал в ответном письме.

Больше писем от графа не было, но через три года, в декабре 1804 года, к Порфирию Петровичу прибыл от Ростопчина драгунский ротмистр Марков.

Ротмистр был пьян и чем-то напуган. С двумя заряженными пистолетами в руках и двумя за поясом он вывалился из саней – и давай палить во все стороны. Пришлось пьяного драгуна связать.

На следующий день, отпоив ротмистра огуречным рассолом, Порфирий Петрович стал его расспрашивать. Но ничего вразумительного драгун ответить не мог и только твердил: «Двадцать пять фельдъегерей коту под хвост, а со мной, врешь, так не подшутишь!»

Порфирий Петрович налил тогда ему водки. Но и водка не помогла.

«Белая горячка, не иначе», – подумал Порфирий Петрович.

Драгун действительно тронулся, но причина его помешательства была не в беспробудном пьянстве. Если бы он не пил, то непременно бы сошел с ума окончательно, а так он что-то еще соображал и даже отдал пакет, который он привез Порфирию Петровичу от генерал-губернатора графа Ростопчина Федора Васильевича.

Губернатор писал:

«Обстоятельства чрезвычайные вынуждают меня, любезный Порфирий Петрович, обратиться к Вам за помощью. Жду Вас как можно скорей у себя в Москве…»

Прочитав это, Порфирий Петрович велел немедленно закладывать тройку.

Глава вторая

Губернаторская власть сродни императорской, считал Федор Васильевич Ростопчин.

Разумеется, близость Петербурга имела свои неудобства, поэтому граф управлял Московской губернией с некоторой оглядкой на сей столичный населенный пункт. И все же император Павел Ι находился почти за тысячу верст и хотя докучал своими циркулярами и Указами, но и только.

Указы и циркуляры граф читал и исполнял сообразно своему пониманию. Что ж, если его понимание никогда не совпадало с пониманием государя императора. Это сходило ему с рук. К тому же Москва и губерния при нем благоденствовали, да и отставки граф не боялся.

Но всему – и хорошему, и плохому – --">