Владимир Геннадьевич Поселягин - Комсомолец

шанс отомстить, то есть то, чего я желал больше всего на свете. Сильнее всего, конечно, желал вернуть семью, но и эта жажда мести тоже пылала яростным огнем, который ничем не затушишь. Теперь я жил этим. Моей целью было уничтожить как можно больше этой бандеровско-националистической швали и их приспешников. Где я в 1941 году мог это сделать без особых проблем? Конечно же у границы. Значит, неизвестный кукловод, что забросил меня в Луцк, намекал, зачем и для чего я здесь.

Тогда, обдумав за ночь свою легенду, я решил взять на вооружение банальную амнезию. А как еще прикрыть незнание местной жизни?

Это стало первым шоком для врачей, но не единственным. Понемногу я выкарабкался, начал вставать, ходить и понемногу адаптироваться. Даже строил планы на будущее и вживался в местную жизнь, в чем мне изрядно помогали соседи по палате. Такие же военные, как мой отец.

Ко всему прочему я, то есть прошлый хозяин этого тела, еще и в школе местной учился. Вот и пришлось вспоминать школьные годы, благо задания мне носила прямо в палату староста класса. Она же забирала сделанное.

Вживание шло с переменным успехом: с бытом понемногу освоился, а вот со школой были проблемы. Тут учили немного по-другому, чем я привык, поэтому приходилось реально корпеть над учебниками, чтобы решить ту или иную задачу. Труднее всего было с идео логией, которая почему-то называлась историей за восьмой класс. Ничего, вроде как справлялся.

Вот так я и жил уже месяц. Сегодня было четвертое февраля тысяча девятьсот сорок первого года. Если кто спросит, почему я не бегу с криками: «Слушайте меня, я знаю будущее!» К чему? Я не верю, что меня кто-то послушает, тем более после истории с нападением. Определят в психушку, да и все. Войну мы выиграем — я это знаю. А потери?.. Эх-х, посмотрим, попробую их уменьшить. В одиночку — государству, даже местному, я теперь не доверяю. Да и не хочу я, чтобы обо мне кто-то знал, категорически не хочу. Никто не должен знать, что я попаданец, остальное вторично.

— Все у окна сидишь? — услышал я за спиной голос одного из своих соседей, ефрейтора Блинкина — Михалыча, как он сам просит его называть. — Что в столовую не идешь, а? Манка сегодня удалась.

Он подошел ближе и встал рядом, тоже выглянув во двор.

— Да я чуть позже, вторым составом, чтобы столовая не полная была.

Спрыгнув на пол, я, держась правой рукой за подоконник, стал делать приседания, глубоко дыша. На одиннадцатом приседании на лбу выступил пот, но я упорно продолжал занятие.

— Вон твоя мачеха вышла. Получает что-то, — сообщил Михалыч.

При одном из подъемов, не останавливаясь, я мельком посмотрел во двор, там действительно стояла тетя Нина, вдова моего отца. Она была в накинутой на плечи шинели и, несмотря на мороз, без шапки.

— Простудится. Из тепла на мороз выскакивать, — буркнул я, не прекращая приседания. На двадцатом я сдох, поэтому, отдышавшись, направился в столовую.

В коридоре столкнулся с остальными соседями по палате: Гошей-артиллеристом после аппендицита и Лехой-механиком. Он из летного состава, оружейник в истребительном полку. Сюда попал, когда словил плечом случайную пулю. Местные бандиты обстреляли территорию аэродрома и отошли, когда охрана открыла ответный огонь. Один самолет сгорел, как сказал Леха.

Мы уже обсуждали нападения местных бандитов — Михалыч, вон, тоже от них пострадал, пуля попала в ногу — и пришли к выводу, что бандиты стали наглее. Ладно летом они шалят, но зимой? По следам же на них можно выйти. И ведь выходили. Вон, тех, что Михалыча обстреляли на дороге, нашли и задержали. Только вот напавших на прежнего Женьку и его отца, а также на аэродром Лехи задержать не смогли. Ушли они.

Все это было мне на руку. Плохо, что бандиты ушли, конечно, плохо, а вот для меня это приемлемо. Да, когда я восстановлю форму, вернее, наработаю ее, я начну охоту на бандеровцев, или как их тут называют. Эта и была та отдушина, ради которой я хотел жить. Я буду на ленточки резать этих тварей, и для меня только один закон: живыми не брать и не оставлять. Никого.

Так что мне оставалось воплотить все это в жизнь. Я знаю, что есть одержимые идеей люди, я сам стал именно таким. Но по виду этого не скажешь. Я был тихим и неприметным мальчиком, юношей, что лечился в военном госпитале после нападения бандитов. Я не привлекал к себе внимания, так что сотрудники милиции, что меня опрашивали, и особист госпиталя ушли ни с чем. У меня была амнезия, да я --">