Дмитрий Старицкий - Ловец человеков

Я-я… — бормочет, соглашаясь, кивает головой.

Понимает, не отказывается. Глаза злые. Страха в них нет. А есть, между прочим, презрение. К нам. Оригинально.

— Зачем вы пытались лишить жизни моего мастера, подлые убийцы? — заявил я с пафосом и провокацией.

— Мы не убийцы, мы честные палачи. У нас на руках приговор суда, — прохрипел привязанный в ответ и, повысив голос, добавил: — У нас в руках вервие Правосудия.

— Убийцы, убийцы, — повторил я. — Причем убийцы, пойманные с поличным.

Один из стрелков протянул мне мятый пергамент.

— Вот это у него нашли, ваше высочество.

А другой, в это же время, пару раз ударил привязанного пленника под дых, приговаривая:

— «Ваше высочество». Не забывай, скотина, прибавлять «ваше высочество», когда обращаешься к принципе.

То ли этот стрелок немецкий знает, то ли просто догадался, что меня не титулуют соответственно рангу.

— Бросьте его. Пусть говорит как хочет, — сказал я стрелкам, рассматривая документ.

Черт, шрифт готический, я его и в печатном-то виде не люблю, а тут еще почерк у писарчука… Не сказать чтобы некрасивый, да уж больно витиеватый. Разбирать эти каракули придется долго.

Печать на приговоре стоит фрейграфа города Мал и на. Маскируются под фрейгерихт, конспираторы.

— И что это за filykina gramota? — спрашиваю его, потрясая документом.

— Приговор о лишении жизни партача Уве Штриттматера за колдовство.

— Угу… — только и нашел я что из себя выдавить.

А что тут еще скажешь? Коротко и ясно. В первом приближении. А вот если разбираться, то слово «колдовство» может означать все что угодно.

— В чем это колдовство состояло?

— Он постоянно бормотал непонятные добрым христианам заклинания, когда составлял шихту для плавки. И потом — его колокола звонили лучше, чем у других. Таким образом, он с дьявольского попущения отбирал законный заработок у честных городских мастеров.

Смотрю в его глаза и вижу, что этот чувак искренне верит во все, что говорит.

— Ты сам это видел?

— Нет. Но за обвинителя поклялись десять человек, в том, что он говорит правду.

— Знаешь, кто обвинитель?

— Нет, я — Ганс Эйхе, наемный палач Фемгерихта. Я не вникаю в суть дела. Для меня существует только приговор. Письменный. Я всегда действую строго по праву.

— Ты знал лично Уве Штриттматера?

— Нет.

— Кто его опознавал?

— Шеффен из цеха литейщиков. Ваши люди его уже убили.

— Понимаешь ли ты, что этот приговор города Мал и на, — я кинул на стол пергамент, — здесь, в Бретани, недействителен. И кто тут виноват, а кто нет, решают дюк и епископ? А кто колдун, решает святая инквизиция матери нашей апостольской католической церкви, а не ваш фрейграф, который тут никто и зовут его никак.

— Это не имеет значения, — прохрипел допрашиваемый, — приговор должен быть исполнен хоть на краю земли.

Ага… вот и забавная формулировка, дающая им полное право не преследовать приговоренного за морем.

— Ну так знай: на этой земле вы не палачи, а простые убийцы. И поступят с вами соответственно вашему преступлению.

— Я готов, — твердо сказал пленный. — Я готов в любое время предстать перед Господом и дать ему ответ в каждом своем поступке. Надеюсь, перед смертью мне дадут исповедаться и собороваться?

Крепкий орешек, уважаю. Хоть он и служит организации, из которой выросли все изуверские течения в Германии, в том числе и мистический национал-социализм.

— Оденьте и отведите его обратно. И закуйте в колодки. Он не раскаялся в своем преступлении, — сказал я стрелкам. — И ведите второго.

Молчащий все это время дон Саншо только спросил меня, когда Эйхе стали одевать:

— Ну и что это было?

— Фема, — ответил я. — На столе — ее приговор мастеру Уве. А эти — ее палачи. Помнишь разговор на барке в первый вечер?

— Так почему ты его тогда не стал пытать? — Дон Саншо был в некотором недоумении.

— Незачем. Он и так все, что знал, мне сказал. Давай послушаем второго.

Ну и денек выдался мне на события и происшествия. Богатый. И чую, это еще не конец.

Стрелки приволокли второго адепта тайной террористической организации Средневековья. Ассасины христианские, блин. Этот дойч выглядел лучше, был менее покоцанным. По крайней мере, зубы у него были целыми, и на ногах он стоял сам.

Его быстренько раздели и привязали к --">