Михаил Константинович Первухин - Пугачев Победитель

табачным дымом из любимой фарфоровой трубки, вывезенной им еще во дни императрицы Елизаветы из Саксонии, побарабанил пальцами по краю стола и потом сказал стоявшему перед ним в почтительной позе старику-управляющему:

Высыпай свою торбу!

Што прикажете, батюшка-барин? — осведомился управляющий.

Выкладывай, говорю, все!

Насчет чево, то есть, батюшка-барин?

Все, что знаешь. Только, смотри у меня! Чтобы начистоту! Вилять хвостом нечего! Ты меня знаешь. Я шуток не люблю...

Какие тут шутки?! — возразил управляющий— Да разве я посмел бы дозволить себе с вашей милостью... Слава тебе, господи, хоша сам я и не знатнова роду, а всего только вольноотпущенный крестьянин их сиятельства, князя Ивана Александровича Курганова, однако обращение понимаю, што и как... А вашу милость, батюшка-барин, кто ж не знает? Левшины- господа по всему уезду известные. Опять же, ваша милость у наших князей своим человеком были. Я вашей милости услужал еще при покойной государыне...

Ладно! Ты мою милость оставь в покое. Зубы у моей милости не ноют: заговаривать не требуется.. Докладывай, говорю. Только начистоту, без утайки!

Да мне што, батюшка-барин? Я — как на духу... Я для вашей милости хоть разопнусь. Я за своих господ-благодетелей сейчас на мученье пойду, хоша мне вольная и дадена милостью еще покойного князя Александра Петровича... А только надо бы мне раньше-то знать, чего вашей милости угодно. А я вашей милости..

Не пой. По пунктам тебя допрашивать, что ли?

И точно, по пунктам,— обрадованно закивал головой управляющий.

Тебя Анемподистом кличут?

Анемподистом, ваша милость При выходе на волю получил и хвамилию: Анемподист Васильев, сын Кур- гановский. Как мы спокон веков — кургановские...

Господа куда уехали? И когда?

Сказано было нам, што по делам в Казань-город, будто к сродственникам, то есть, к господам Лихачевым...

Юрочка! Слышишь? — кивнул Левшин лежавшему на диване и рассеянно перелистывающему какую-то книгу в тисненом золотом сафьяновом переплете молодому человеку.— Разве твои в Казани сейчас?

Дядя Никита там должен быть! — откликнулся молодой человек.— А я тут прелюбопытную вещь сыскал. Объяснение в любовных чувствованиях кавалера де Граммона к одной прелестной даме, каковая, будучи весьма знатной персоной и придворной дамой королевы французской, переоделась простой пастушкой..

Ну тебя к черту, со всеми твоими кавалерами и прелестницами! — сердито выругался Левшин.— Тут каша такая заваривается, что, может быть, всему государству расхлебывать придется, а ты..

Анемподист переступил с ноги на ногу, вздохнул и потупился.

Когда, говоришь, уехали господа?—повторил вопрос Левшин, прихлебывая вино.

На той неделе в пятницу! — встрепенулся управляющий.—Живо так уложились, только самое нужное и забрали. Сами налегке тронулись, дормез да три подводы всего с вещами, а следом я обоз снарядил: одиннадцать подвод всего. Сынишка мой, Лукашка, повел. Надо бы ему вернуться, да нету што-то... А князек молодой, Петр Иванович, оченно уж упирался. Не хотелось ему, видно, уезжать-то..

С девкой какой спутался, что ли?—усмехнувшись, осведомился Левшин, снова набивая трубку.

Есть тот грешок, ваша милость. Грунькой зовут девчоночку. Птичницы дочка богоданная, а кто в отцах ходил, того, поди, и сама птичница не ведает...

Ну, ладно. Дальше!

А што дальше-то, батюшка-барин?

Мужики как?

По изрезанному морщинами лицу управляющего пробежала зыбь. Серые глаза спрятались в узкие щелки припухших красных век.

Насчет чего, то есть? Ежели касательно Груньки..

Дурака валяешь! — окрикнул Левшин.— Брось, Анемподист. Я спрашиваю, как держится мужичье?

Да так... Одно слово—держатся.

Волнуются?

Шушукаются — это верно. А волнениев, слава богу, не было. Вот, насчет барщины, ну, правду нужно сказать — большая-таки заминка выходит... Отлынивают, черти. Уж я их и так, уж я их и сяк...

Левшин вскинул испытующий взор на морщинистое лицо старика. Ему показалось, что перед ним стоит безглазый. И есть глаза, и словно нету их.

Ой, придется мне тебя,

--">