Алекс Блейд - Откровения. Книга первая. Время перемен

всех конечно, но многие здесь перестали быть людьми… нормальными людьми.

Были дни, когда он просто не покидал свою комнату, оставаясь в ней на несколько часов, или даже весь день. И это были одни из самых ужасных и томительных часов здесь, на острове. Не считая конечно смерти — он уже и не помнил сколько раз умирал на этом острове самой различной смертью. Здесь тебя могут разрубить на части, а завтра ты проснешься прежним. И тебя снова разрубят…

Время в этих застеньях тянулось слишком медленно, растягиваясь в мучительных пытках. Но несколько часов в одиночестве просто ерунда по сравнению с пожизненной изоляцией от остального мира, на которую осуждались жители этого острова.

Тогда-то он и осознал насколько зависим от любого человеческого общества — хотя бы видеть и лицезреть, что ты не один в этом мире, уже облегчение, а иначе действительно можно было лишиться рассудка. Как случилось с некоторыми из здешних обитателей.

Дни повторялись за днями, ничем не отличаясь друг от друга. На острове были те, кто предпочитал не томиться в ожидании конца очередного дня — а проснувшись утром, они просто убивали себя, чтобы пропустить этот цикличный однообразный день. И просыпались на следующий, совершенно живыми и здоровыми, по крайней мере физически, и так повторяется изо дня в день. Для них дни проходят быстрее — они победили время, но это не выход.

Если и есть вообще отсюда выход. Остров окружен водой до самого горизонта видимости. Никто не знает как далеко простирается зона этой аномалии, и где у нее конец. Некоторые пытались уплыть, но многие тонули, возвращаясь на следующий день такими же живыми, как и обычно.

Было и несколько человек, отличных пловцов, плывших весь день, но с наступлением ночи и бури, даже они сдавались. И в конце концов они поняли как мало могут сделать — у них не было ни оружия, ни инструментов и никаких плавательных средств.

Тысячи людей запертых на этом острове, вынужденных существовать в одном единственном вечно повторяющемся дне. Здесь никто не вел летопись, не считал дни проведенные на острове. Наверное люди уже сотни лет находились на нем. Никто точно не знал сколько сам провел времени здесь. Для них это была просто вечность. Вечность одного дня.

Взглянув в последний раз на безмятежное море, человек отошел от окна, направившись к двери из комнаты. Он также как и все остальные не знал ни про то, где находится этот остров, ни сколько времени провел на нем сам. Он даже не знал своего имени и как очутился здесь. Как впрочем и другие узники острова…

То прошлое, что было до этой вечности, до острова, постоянно ускользало в памяти, оставляя неясные смутные картинки, не объясняющие ничего. Он знал какие-то основы математики, письменности, истории, географии и прочих сведений об устройстве и положении мира. Но когда заходила речь о чем-то личном из его жизни, его прошлого, к примеру его собственное имя или детство, то всё покрывалось мглой. Как он выяснил позже, абсолютно никто из обитателей этого острова не знал ни своего имени, ни своего прошлого. Был только первый день…

И он тоже помнил довольно ярко только свой первый день на этом острове — все остальные дни были однообразно похожими на него. Он очнулся от падения на деревянной пристани, на восточной части острова, словно бы его выбросило откуда-то. Помнил людей, собравшихся на небольшой площади перед этой пристанью — какое-то время они наблюдали за ним, а потом разошлись, утратив всякий интерес, будто бы это было для них чем-то обыденным.

Он был не первым и не последним появившимся человеком на этом острове. Не раз он и сам становился очевидцем очередного появления людей — и все они возникали на той же самой пристани, что и он сам в свой первый день.

Сначала была яркая вспышка разрезающая небо, как от молнии, а затем на самом конце пристани появлялось небольшое сияние. Оно выглядело как овальная мерцающая завеса, висящая в воздухе невысоко от деревянной пристани. Возникало оно буквально на мгновение, выкидывая из себя нового обитателя острова, ничего не помнящего о себе. И у всех них был один и тот же паутинообразный шрам на левой стороне лица — абсолютно точная копия, словно бы клеймо, отмечающее прокаженных изгоев общества. И никого кроме очередных узников это мерцающее сияние не порождало.

Человеческое, как впрочем и любое другое, имя здесь ничего не значило. Сначала для него это было не привычным, --">