Стивен Грэм Джонс - Полукровки

рассказывать о ее тушеном мясе, о том, как он воровал для нее морковку и картошку по всему графству Логан, как притаскивал их в пасти, как ему всегда стреляли вслед, и в воздухе всегда было полно свинца и градом сыпались гильзы, как ему приходилось отряхиваться на террасе после возвращения домой, словно после града.

Либби чуть приоткрыла холодильник, вытащила стейк, подержала его под горячей водой в раковине, чтобы нагреть до комнатной температуры и приложить к лицу.

Даррен просочился в гостиную, сел на корточки возле кресла, в котором обычно сидел, словно не желал прерывать рассказ, а Дед продолжал о бабушке, о том, как впервые ее увидел. Она прогуливалась по Бунсвилю под желтым зонтиком. Он не был похож на большую ромашку, сказал он. Просто зонтик, но стоял ясный день.

Даррен улыбнулся.

На левой его щеке теперь красовались три глубокие царапины. Но ему было все равно. Он был как Дед, у него тоже будут тысячи историй.

На кухне Либби в конце концов отключила воду и прижала стейк к левому глазу. Он еще не совсем распух и заплыл. Глаз был красным, словно выскочил.

Я ненавидел Рыжего, как и Даррен.

– Продолжай, – сказал Даррен Деду, и еще две-три минуты он снова слушал и слушал его рассказ о бабушке. Пока Дед не наклонился вперед, чтобы подтянуть правую штанину. Правда, на нем были шорты. Но пальцы его работали по памяти о штанах.

– Он хотел услышать, как это случилось, – сказал он и постучал пальцем по глубокой дырке на голени, которой я никогда не замечал прежде.

Вот тогда Либби оттолкнулась от раковины.

Ее губы были красны, но часть моего сознания отметила, что это от стейка. Она его жевала.

Другая часть меня смотрела на указательный палец Деда, вонзающийся в голень. Я спрашивал его о шраме у рта, а не на ноге. Но я не намеревался отвлекаться.

– Пришлось ту собаку… – сказал он мне, именно мне, и Либби уронила свой стейк на линолеум.

– Пап, – сказала она, но Даррен резко поднял руки. – Он не может, не это… – сказала она почти визгливым голосом, но Даррен закивал – нет, он может.

– Тебя не было там, – сказала она ему, и когда Даррен снова посмотрел на нее, она повернулась, хрюкнув, пнула низкую дверку и, как я понял, выбежала в сад. По крайней мере, ее «Эль Камино» не завелся.

– Что случилось? – сказал я Деду.

– У нас была та собака, – сказал Дед, кивнув, словно все это снова обрушилось на него, шевеля пальцами перед глазами, словно история была волокнами в воздухе, и если он поднимет руки как надо, то сможет собрать их и поймать смысл, – у нас была та собака, и она… она сцепилась с кем-то, ее укусили… укусили, и мне, ну, пришлось.

– Бешенство, – встрял я. Я знал это с детства, с младшего класса, когда мне кололи вакцину в живот.

– Я не хотел будить твою сестру, – сказал Дед Даррену. – Потому… потому я взял молоток, верно? Молоток – это довольно тихо. Молоток сойдет. Я перетащил ее через забор на эту сторону, и… – Он рассмеялся визгливым старческим смехом и попытался встать, чтобы показать.

– Ее? – сказал я, но он уже показывал, как держал эту большую бродячую собаку, замахиваясь на нее молотком, собака вертелась, он промахивался, один из его ударов попал ему по голени, так что ему пришлось прыгать на одной ноге, собака вырывалась, чтобы выжить.

Он все еще смеялся – или пытался.

Даррен запрокинул голову, словно пытаясь закатить глаза.

– Я хотел, я хотел… – сказал Дед, снова найдя свое кресло и упав в него, – как только я ударил ее в первый раз, щенок, я захотел, чтобы мне никогда не пришлось бить второй раз, – закончил он.

Но смеялся только он один.

И это не был настоящий смех.

В следующий понедельник Либби снова отвезла меня в первый класс и сидела на обочине тротуара, пока я не переступил порог.

Я продержался два дня.

Когда мы вернулись из школы и с работы во вторник, Дед лежал на пороге, наполовину на улице, мутные глаза его были открыты, мухи влетали и вылетали из его рта.

– Не… – сказала Либби, пытаясь схватить меня за рубашку и удержать в «Эль Камино».

Но я был слишком быстр. Я бежал по мергелю. Мое лицо уже пылало.

А затем я остановился, вынужденно отступив на шаг.

Дед не просто лежал наполовину снаружи, наполовину внутри. Он также был наполовину человеком и наполовину волком.

От пояса наверх, в той части, что вывалилась за порог, он оставался прежним. Но его ноги, все еще лежавшие на кухонном линолеуме, были покрыты клочковатой шерстью и выглядели иначе, мускулы были --">