Джеймс С. А. Кори - Грехи отцов наших и другие рассказы

– Ага.

Худой мужчина поднялся. Дэвид никак не мог решить, сколько Хатчу лет. Старше него и Лили, моложе родителей Дэвида. В этот просвет укладывались бесконечные варианты. Хатч накинул свой пыльно-красный плащ и достал из кармана коричневый вязаный колпачок, встряхнул, как хлыстом щелкнул, и натянул на белесые волосы. Лили встала одновременно с ним, но Хатч, взяв девушку за голое плечо, развернул ее к Дэвиду.

– Ты не проводишь мою девочку в мир живых, Крошка? У меня еще дела.

– Ладно, – согласился Дэвид.

Лили стянула с лампы свой платок, и грязная комнатушка ярко осветилась. Хатч насмешливо отсалютовал тремя пальцами, разгерметизировал дверь и вышел. По правилам Хатч покидал место встречи первым, а через десять минут мог уйти и Дэвид. Он точно не знал, куда уходит Хатч, и, пока Лили была здесь, с ним, не хотел знать. Она прислонилась к нему, от нее пахло вербеной и девушкой. Она была годом старше, а он мог пристроить подбородок ей на макушку.

– У тебя все хорошо? – спросил он.

– Да, – глуховато и мягко ответила она. – Начинает пробирать.

– Вот и хорошо. – Он прижал ее к себе чуть покрепче. Она опустила голову ему на грудь, и оба молча провели эти драгоценные десять минут.

Семь общин – их называли районами, – разбросанные по северной оконечности залива Авроры, составляли Лондрес-Нова. Город, если это можно так назвать, глубоко зарылся в тело Марса, используя грунт как изоляцию и антилучевое покрытие, а на поверхность пробивались только десять куполов. Здесь жили и работали сорок тысяч человек, высекающих себе пространство в неподатливом камне новой родины – Марса. Станции «трубы» образовали простую сеть, которая определяла форму и структуру общества. Единственной станцией, связанной со всеми районами напрямую, был Атерпол, он де-факто и стал центром города. Солтон располагался под крупнейшим агрикультурным куполом, и от него по поверхности шел монорельс к обсерватории Дханбад-Нова, поэтому в нем концентрировались отделения верхнего университета и технические лаборатории. Нижний университет устроился в Брич-Кэнди, где жила семья Дэвида. Нариман и Мартинестаун с первой волны колонизации стали промышленными и энергетическими районами, а когда их потеснили новые технологии, вступили в борьбу за перестройку и новое предназначение. Иннис-Дип и Иннис-Шэллоус располагали всего одной линией «трубы» на каждый район, что превращало их в тупики и рай для тех марсиан, которые почти уподобились астерам – асоциальным, независимым и нетерпимым. Адрес в любом из Иннисов был меткой маргинала – опасного или беззащитного. Лили жила в Шэллоус, а Хатч – в Дип.

При всех различиях между районами станции «трубы» всюду были одинаковы: высокие сводчатые потолки, свет полного спектра и какофония гулких отголосков: в воздухе смешивались объявления и блеющая музыка настенных пленочных видеомониторов, накатывающая волнами реклама ларьков, торгующих едой и одеждой. Сверху за всем присматривали камеры слежения; программы распознавания выхватывали из толпы лица и помечали их именами. Воздух, кажется, всегда пах озоном, дешевой едой и мочой. Афиши из полимерной пленки все были на один манер, что бы ни возвещали: занятия йогой, просьбы вернуть потерявшихся животных или самодеятельные концерты. Дэвид бывал в городах долины Маринера и под горой Олимп – станции «трубы» там такие же. Единственная объединяющая черта марсианской культуры.

Дэвид провел Лили сквозь толкотню на станции Мартинестаун. Он пристроил сумку на плече так, чтобы не мешала девушке взять его под руку. Ее походка с каждым шагом становилась все более шаткой. Лили обвилась вокруг него, как плющ на колонне, так что он ощущал напряжение ее мышц, различал его и в голосе, когда она заговаривала. Зрачки у нее сузились от наслаждения и каскада химических процессов в мозгу. Он гадал, что ей видится.

– Ты сам никогда не пробовал? – спросила она, забыв, что делает это уже в третий раз.

– Нет, – снова ответил Дэвид. – У меня старший год. Ни одного вечера свободного. Может, позже, когда получу распределение.

– Какой ты умный, – сказала она. – Хатч всегда говорит, какой ты умник.