Рик Риордан - Меч Лета

обернулся к Блитцу:

– А где раздают флаеры?

– На Бикон-стрит. И они идут сюда. Белый дядька средних лет и девочка-подросток, может, дочка его.

Я нахмурился:

– Да нет, вроде бред какой-то. Кому…

– Не знаю, малыш. Но мне пора сваливать. – Блитц сощурился на восходящее солнце, которое расцвечивало багряным окна небоскрёба. Я никогда не мог понять почему, но Блитц ненавидел дневной свет. Наверное, он самый маленький и плотненький на свете вампир-бомж. – Ты сходи Хэрта проведай. Он зависает на Копли-сквер.

Опять он туда же! Местный народ в шутку звал Хэрта и Блитца моими мамочкой и папочкой. Потому что они вечно кудахтали надо мной, как две клуши.

– Спасибо за заботу, – ответил я. – Но я уж как-нибудь.

– Смотри, малыш. – Блитц задумчиво жевал большой палец. – Тебе бы поостеречься.

– Зачем?

Блитц глядел куда-то за моё плечо:

– Вон они.

Я никого не увидел. Но когда я обернулся, Блитца и след простыл. Ненавижу, когда он так делает. Фьють – и нет его. Как будто он ниндзя. Ниндзя-вампир-бомж.

Так что теперь у меня был выбор: отправиться на Копли-сквер и позависать с Хэртом или пойти на Бикон-стрит и поискать тех, кто ищет меня.

Любопытно всё-таки. Как там их Блитц описал? Белый дядька средних лет и девочка-подросток разыскивают меня по утреннему морозцу? Зачем я им? И кто они?

Я осторожно двинулся вдоль берега пруда. На нижней дорожке, проходящей под мостом, сейчас никого. Так я могу обогнуть подножие холма: если кто пойдёт по верхней дорожке, я его замечу, а он меня – нет.

Землю укрыл снег. От небесной голубизны резало глаза. Голые ветви деревьев словно окунули в жидкое стекло. Ветер продувал все слои моей одежды, но я не обращал внимания: холод меня почему-то не берёт. Мама всё шутила, что я наполовину белый медведь.

«Опять ты за своё, Магнус», – мысленно упрекнул я себя.

Два года прошло, а память о ней по-прежнему минное поле. Я наступил на мину, и меня разорвало на куски.

Я попытался сосредоточиться.

Вот и они, мужчина и девочка. У мужчины рыжеватые волосы до плеч, и не то чтобы он специально их отращивал – просто, видимо, не заморачивается со стрижкой. Лицо озадаченное – примерно как у школьного учителя: «В меня только что плюнули бумажным шариком, но я понятия не имею, кто это сделал». Его модельные туфли определённо не для бостонской зимы. Коричневые носки разных оттенков. А галстук он, похоже, завязывал, крутясь волчком в тёмной комнате.

Девочка явно его дочка – волосы такие же густые и волнистые, но посветлее. Она-то как раз одета более-менее по погоде: зимние ботинки, джинсы и парка, из ворота которой выглядывает оранжевая футболка. И лицо решительное, даже сердитое. В кулаке пачка флаеров – стиснула их так, словно это сочинение, за которое ей незаслуженно вкатили трояк.

Если эта девочка ищет меня, то пускай я лучше не найдусь. Она меня пугает.

Я не узнал ни девочку, ни её отца, но в глубине моей памяти что-то шевельнулось… Как будто очень старое воспоминание вытягивали на поверхность магнитом.

Отец и дочь остановились у развилки и огляделись, видимо, сообразив наконец, что они посреди пустынного парка, кругом непрошибаемая зима и время сейчас ну очень раннее.

– Просто не верится, – сказала девочка. – Придушила бы его, честное слово.

Это она обо мне, решил я и съёжился ещё сильнее.

– Ты бы с ним помягче, – вздохнул отец. – Он ведь твой дядя как-никак.

– Но два года, папа! – возразила девочка. – Он два года от нас скрывал!

– Никогда не мог понять Рэндольфа. И до сих пор не могу, Аннабет.

Я вдохнул так шумно, что испугался, как бы они не услышали. От моего мозга точно отвалилась запёкшаяся корка, и под ней обнаружились воспоминания десятилетней давности. Из тех времён, когда мне было шесть.

Аннабет. Так, значит, рыжеватый тип – это… дядя Фредерик?

И я прокрутил в голове воспоминания о нашем последнем семейном Дне благодарения. Дело было в особняке дяди Рэндольфа. Мы с Аннабет спрятались в библиотеке и играли в домино, а взрослые тем временем орали друг на друга внизу.

«Тебе хорошо, ты с мамой живёшь. – Аннабет водрузила ещё одну фишку на свою изящную постройку. Очень симпатичный у неё вышел домик, с колоннами, совсем как храм. – А я сбегу».

И я ничуть не сомневался, что она и правда сбежит. Я прямо трепетал перед её уверенностью.

Потом в дверях возник дядя Фредерик с крепко сжатыми кулаками. И его мрачная физиономия плохо сочеталась с радостным оленем у него на свитере. --">