Яцек Пекара - Меч ангелов

фактом, что – в горести и в радости – судьба моя была с ним тесно связана.

– Вы снова отказали моей пьесе, – сказал мастер Риттер обвиняющим, но и слегка плаксивым тоном.

– Не мы, но канцелярия епископа, – пояснил я, одновременно обходя пьяницу, который едва не упал мне в объятия. – Вы ведь знаете, что Инквизиториум редко занимается делами, связанными с деликатной материей высокого искусства.

– Да не все ли равно? – махнул он рукой. – Знаете, сколько я потерял?

– А отчего же вы не пишете комедий? – спросил я и отбросил руку карманника, который пытался ощупать пояс Риттера. – Займитесь светлыми сторонами жизни.

Две толстые торговки ссорились у прилавков, одна пыталась огреть вторую по голове чугунной сковородой, но поскользнулась на куче гнилых капустных листьев и упала навзничь, высоко задрав юбки. Мелькнули толстые ляжки с багряными цветочками расцарапанных прыщей.

– Вот, например, – кивнул я. – «Веселые торговки из Хеза». Готовый сюжет для пьесы.

– Все шутите. – Он глянул на меня несколько хмуро, а его бледные небритые щеки покрылись кирпичным румянцем.

– Нисколько не шучу, – ответил я. – Я читал ваши пьесы. Трагическая любовь, злые властители, интриги, предательства, обман, отравительство, убийства из-за угла, страдания в казематах, призраки убитых, лесные духи… Кому это нужно, Хайнц? Кто бы захотел читать или смотреть на такие вещи?

– Вы же, однако, прочли…

Мы сели за столом у корчмы «Под Петлей и Перекладиной». Носила она такое странное название, поскольку в стародавние времена неподалеку стояла городская виселица. Владелец даже показывал гостям прогнивший пенек, который якобы был некогда основанием той виселицы, но сам я думал, что это уловка для привлечения клиентов.

– Кувшин пива и две кружки, – приказал я служанке.

Когда уходила, Риттер попытался схватить ее за попку, но служанка ловко увернулась и оскалила ему в усмешке сломанные зубы.

– Как полагаете, хоть когда-то нам можно будет писать и ставить то, что пожелаем? – спросил он меня. – И чтобы только читатель или зритель решал, чего он хочет?

– Конечно, нет, – рассмеялся я. – Как вам только в голову такое приходит, господин Риттер? Разве позволите вы ребенку одному углубиться в неведомый лес, не рассказав прежде, какой дорогой он должен идти, и не убрав опасности с его пути? Слова обладают великой силой, так что наша повинность – слова эти контролировать. Иначе могут принести они много зла.

– Наверное, вы правы, – пробормотал Риттер, но я видел, что не убедил его.

– Не наверное, а наверняка, – ответил я твердо. – Однако я искренне надеюсь: когда-нибудь мы придем к тому, что церковная или императорская цензура сделаются ненужны…

Риттер изогнул бровь.

– …поскольку мы так выдрессируем людей искусства, что сюжеты, расходящиеся с официальными взглядами, не просто не выйдут у них изо рта – люди эти даже не сумеют найти слов, чтобы высказать крамольные идеи.

– Хотите избавить народ от свободомыслия?

– Нет, господин Риттер. Хотим, чтобы он рассудительно пользовался этой свободой. Слова могут оказаться хуже поветрия. Могут нести смерть и хаос. И кто же в мудрости своей такое позволит?

Он громко вздохнул.

– А может, может… – нервно забарабанил он пальцами по столу, – …может, написать пьесу о Святом Официуме? О ежедневном труде и жизни инквизиторов и о том, как они сражаются со злом, кое нас окружает? Скажем… – Он был явно возбужден собственной мыслью, но я его прервал.

– Лучше не трогать Святой Официум, – сказал я решительно. – Нам не хотелось бы, чтобы о нас писали плохо, но не хотелось бы, чтобы писали и хорошо. Не хотелось бы, чтобы о нас вообще писали. Инквизиториум слишком смиренен, чтобы служить темой для искусства. Ругая нас, вы совершили бы грех, а хваля – устыдили бы нас самих.

– Ну да, – смутился он. – Значит, говорите, «Веселые кумушки из Хеза»?

Я, правда, сказал «торговки», но слово «кумушки» было даже лучше.

– Пусть они ссорятся о выручке или о мужчинах, бьют друг дружку по головам сковородами, дергают за патлы, оскальзываются на брошенных капустных листьях, интригуют друг против друга… Это понравится людям, уж поверьте. Они всегда любят смотреть на тех, кто глупее их.

– Вот только будет ли это все еще настоящим искусством, господин Маддердин? – Риттер взглянул на меня проницательно. – Мне хотелось бы писать о жизни и смерти, о великой любви и о трагизме выбора, о --">