Ребекка Куанг - Пылающий бог

меч.

Для них война была личным делом. Пусть Худла и не их родной город, но они выросли в этой провинции, а каждый житель провинции Обезьяна пострадал от мугенской оккупации. Их выгоняли из домов, грабили, насиловали, убивали и казнили. По всему югу повторились тысячи Голин-Ниисов, и всем было плевать – ни Республику, ни империю не волновал юг.

Однако некоторые южане выжили и хотели отомстить за погибших, эти люди и составили войско Рин.

Текли напряженные минуты, ряды солдат ощетинились в предвкушении, как натянувшие поводки охотничьи псы. Запястье Рин ныло, словно служило громоотводом, каждую секунду в локоть впивался миллион иголок боли.

– Прекрати чесаться, – посоветовал Катай. – Ты только делаешь хуже.

– Но она болит, – отозвалась Рин.

– Потому что расчесываешь. Оставь в покое, и быстрее заживет.

Она провела пальцами по неровной потрескавшейся коже, покрывающей запястье в том месте, откуда должна была начинаться правая ладонь. Рин стиснула зубы, борясь с желанием впиться ногтями в саднящую рану.

Ладонь ей ампутировали в тот день, когда они пришвартовались в порту Анхилууна. К тому времени, после двух недель в море, рука превратилась в гниющее гангренозное месиво. Несмотря на все усилия лекарей Черных лилий и попытки стерилизовать рану, кожа настолько воспалилась, что инфекция лишь чудом не распространилась дальше. Операция была короткой. Личный лекарь Муг отсек Рин ладонь, подрезал гниющую плоть и зашил кожу аккуратным узлом над торчащей костью.

Сама рана зажила неплохо. Но как только Рин перестала принимать лауданум, запястье превратилось в источник непереносимых мук. По нескольку раз в час в несуществующих пальцах вспыхивали фантомные боли. Иногда такие сильные, что Рин молотила рукой по стене, чтобы заглушить их более сильной болью, лишь бы вспомнить – руки больше нет, а боль лишь воображаемая. Но Рин не могла избавиться от боли, существующей только в ее воображении.

– Ты расчешешь до крови, – предупредил Катай.

Сама того не осознавая, Рин снова начала чесать руку. Обхватила культю пальцами и с силой сжала, пытаясь изгнать зуд отупляющим нажимом.

– Это сводит меня с ума. Не просто зуд, а пальцы. Как будто они до сих пор на месте и в них вонзаются тысячи иголок, только я ничего не могу с этим поделать.

– Кажется, я тебя понимаю, – сказал Катай. – У меня тоже так иногда бывает. Вдруг возникает дрожь без всякого повода. А это странно, если задуматься. Пальцы-то есть только у меня, но боль передается от тебя.

До ампутации они беспокоились, что если отрезать гниющую ладонь, то и Катай лишится руки. Они не знали границ своей якорной связи. Знали только, что смерть одного означает и смерть другого. Они чувствовали боль друг друга, а раны одного проявлялись бледными, едва заметными шрамами у другого. Но насчет ампутации они ничего не знали.

Однако к тому времени, когда они причалили в Анхилууне, рука Рин так воспалилась, что оба страдали от страшной боли, и Катай сквозь зубы объявил – мол, если Рин не отрежут руку, он сам ее отгрызет.

К обоюдному облегчению, его ладонь осталась в целости. Вокруг запястья появился неровный белый шрам, похожий на браслет, но пальцы по-прежнему работали, хотя и слегка утратили гибкость. Время от времени Рин замечала, что он с трудом удерживает кисть для письма и дольше одевается по утрам. Но все-таки ладонь осталась на месте, и, несмотря на радость по этому поводу, Рин не могла побороть вездесущую зависть.

– Ты ее видишь? – Она помахала перед Катаем запястьем. – Маленькую призрачную ладошку?

– Ты могла бы привязать к руке крюк.

– Ни за что!

– Ну, тогда клинок. И тогда начала бы тренировки.

Рин бросила на него раздраженный взгляд.

– Ладно, как-нибудь выкрою время.

– Никогда ты не выкроишь время, – сказал Катай. – Если будешь продолжать в том же духе, то первый же раз, когда тебе придется столкнуться с мечом, станет и последним.

– Я не нуждаюсь…

– Ты сама прекрасно знаешь, что меч может понадобиться. Рин, подумай, что случится, когда…

– Не сейчас, – огрызнулась она. – Сейчас я не хочу об этом говорить.

Рин ненавидела упражняться с мечом. Терпеть не могла, что теперь приходится кое-как справляться левой рукой с теми задачами, которые правой она делала машинально. Она казалась себе беспомощной и глупой неумехой и очень долго убеждала себя, что по-прежнему сильна. Впервые она взяла в руку меч через неделю после операции, и левая --">