Екатерина Мекачима - За Северным ветром

– А вот как думаешь ты, старче, – Семаргл тоже устремил свой взор в ночное небо, – коли не было бы зла, кто б добро добром же называл?

– Пустое молвишь, – махнул рукой волхв, – пустое…

– Если так ты мыслишь – твоё право, Белозар. Но скажи, как Богиня Макошь может нить Судьбы не ткать, души рождённых в неё не вплетать? Она лишь силу вам даёт, в Судьбе, вплетая, а куда направить дар её, в плохое или в благое, – решать уж вам. И даже если грустно всё решится – Богиня исколет пальцы и заплачет, но вышьет ваш узор.

Семаргл замолчал, и Белозар не молвил. Затихли барабаны. Лишь низкое баритонное пение волхвов слышалось в тишине.

И чудилось Белозару в огне и звёздах, будто вновь он стал молодым, а с ним – его кудесница, прекрасная Сияна. И Солнцеград, великий город-остров, где вместе жили, терялся в поднебесье. Но видение померкло так же быстро, как и улетела в края златые ^[3] его любимая голубка. Тогда дремучий лес и стал спасением, где юный волхв слушал голоса природы и мудрость предков. Давно это случилось, и даже облик невесты украло беспощадное время. Но показалось вдруг, будто в огне явился её благодатный лик, по которому столько лет тосковало сердце… И не было тех лет печали. Волхв знал: ему пора.

– Скоро прилетят Птицы, – вновь заговорил Семаргл, потягиваясь, – и будут петь. Так что же ты решил, кудесник?

– Скажи, Богов посланник, – Белозар посмотрел в ясные глаза Семаргла, – коли я расскажу о видении своём волхвам, смутятся ли их сердца? Не станет ли мой рассказ причиной тому, что произойдёт?

– О, кудесник Белозар, на то и у меня ответа нет, – посланник Богов опустил взгляд. – Не только Боги Светом правят, но и вы, как дети их.

Белозар вздохнул и закрыл глаза. Пение волхвов разливалось по миру, ведя за собой в неведомую даль, туда, где тишина рождалась…

– Белозар, – прошептали совсем рядом.

Старец открыл глаза. Перед ним, на ступенях подле капия, сидел юный Велижан. Он обеспокоенно смотрел на древнего служителя Богов. Песни волхвов смолкли. Старцы обратили взоры на Белозара.

– Ты ушёл от нас, – сказал Велижан с тревогой. – Уже который Собор ты внемлешь Богам один.

Белозар вздохнул: он чувствовал студёный ветер от взмахов крыльев Птиц. Печальную радость омрачал лишь ответ перед Богами. Как же быть? Какую весть поведать миру?

Белозар ничего не сказал молодому волхву; он медленно поднялся, опираясь на посох, и подковылял к сердцу капища. Старый волхв поднял ритуальную чашу, что стояла недалеко от костра, крепко обхватил рукой посох, который давно сделался выше его самого, закрыл глаза и зашептал. Волхвы благоговейно замерли.

Вторя словам Белозара, искрящийся туман окружил старца. Дым клубился, будто живой, кудрявился, следуя велению Слова, и медленно, водой, стекал в чашу, что дрожала в старческой руке. Когда чаша наполнилась серебряной водой, Белозар замолк. Туман рассеялся, и волхвам почудилось, будто перед ними не вековой старец, а молодой прекрасный юноша с дымящейся чашей в руках. Волосы его были цвета спелой пшеницы, а ясные глаза – пронзительно-голубые, как чистое весеннее небо. Но видение померкло, и перед служителями Богов вновь предстал их древний учитель.

– В этой чаше то, что поведали мне Боги, – говорил Белозар хрипло. Его скрипучий голос громко звучал в лесной тишине. – Я не знаю, надобно ли это знание вам передавать. – Он помолчал, задумавшись. – Я так и не решил, – волхв вздохнул. – Как быть со знанием – думать вам, живым. Ко мне летят уж Птицы. Кто хочет – может испить из сосуда, кто хочет – может огонь из него затушить, когда меня не станет. Но коли испить решится кто, пусть помнит: то, что в сосуде помещено – может быть, а может и не быть совершено.

Белозар замолк и не говорил уж более. Зарницами озарилось на Юге небо, сияющая зелёная пелена укрыла звёзды. Всполохи света играли и переливались, то ярче вдруг светились, то волной бежали, то гасли, чтобы вновь озарить небосклон таинственным огнём.

– Вестники Ирия совсем близко, – прошептал один из волхвов.